Максим Гуреев - Мама тебя любит, а ты её бесишь! (сборник)

…Концерт должен был начаться сегодня в два часа дня.

– Павлик, я немножко опоздаю, но ведь ваш шестой «В» не будет выступать первым, правильно? Обычно ведь начинают всегда с «А» класса… Так что я тебя успею увидеть, – сказала утром мама, целуя меня, намытого и начищенного. – Ну, не волнуйся.

Эх, зря она так сказала!

Представление началось.

Шестые, пятые и часть седьмых классов, которую удалось собрать, загнали в спортзал. Нас, артистов, спрятали за спинами всех остальных, чтобы никто из конкурентов на нас не глазел. Так что видно мне было плохо.

Вот учителям удалось унять возню и вопли, и на середину спортзала вышла наша завуч. Оглядев выстроившиеся вдоль стен классы, она сказала:

– Дорогие ребята! Начинаем конкурс инсценированной песни, посвящённый празднику защитников нашего дорогого Отечества. Сегодня конкурс проводится между шестыми классами…

И тут к ней подбежали две учительницы – наша Светлана Семёновна и классная «бэшек» – и начали что-то ей шептать. Причем классная «бэшек» показывала в воздухе что-то очень большое, а наша Семёновна поддакивала. Завуч кивнула, отправила их по местам и заговорила дальше:

– Наше жюри во главе с учителем музыки Геннадием Геннадьевичем постарается быть как можно объективнее, только вы, пожалуйста, не шумите.

Тут как раз зрители зашумели, завуч прикрикнула на кого-то и уселась за стол, поближе к учителю пения. И оттуда уже скомандовала:

– На сцену приглашается шестой «В» класс.

Опа…

– Это ещё почему? Пусть «ашки» выступают, всегда с них начинали!! – Нашему возмущению не было предела.

– Почему мы-то?! – завопил Андрюха, который у нас играл ту единственную главную роль – Щорса.

К нам подбежала Светлана Семёновна и стала убеждать, что так надо, что мы после поймём, что к чему.

Но я смотрел на входную дверь, возле которой стояла кучка родителей, и громче всех отказывался выступать. Мамы у двери не было…

Около шведской лестницы толпились смирившиеся со своей злой участью начинать везде первыми «ашки», очень обрадованные сейчас тем, что случилось.

– Давайте-давайте! – завопил нам какой-то их пацан, напоминающий матроса, в котором я не сразу узнал своего соседа Антона Томилина.

– Вот сами и давайте! – ответил им кто-то наш.

Я агитировал всех не выступать. Подождать. Я тянул время. Зря я, что ли, как дурак, песню учил…

Но завуч уже летела к нам:

– Что за несобранность?! Смотрите, шестой «В», мы вам очко снимем за отсутствие дисциплины!

Мы увидели несчастное лицо Светланы Семёновны и покорились.

И вот одни наши девочки в белых кофтах встали на скамейку, а другие просто на пол – получилось, как в хоре, в два ряда. А мы отошли к самым дверям и построились в колонну по два. Светлана Семёновна махнула рукой, и девочки грянули:

Мы шли, чеканя шаг, как научила нас Светлана Семёновна, все строго в ногу. Впереди нёс красный флаг, который сшила бабушка одной нашей девочки, Серёга Рогов. А за ним шёл Андрюха в виде героя войны Щорса: голова обвязана, кровь на рукаве, обмотанном бинтом, и даже след кровавый стелется по сырой траве – к сапогу Андрюха примотал скотчем пакет с гуашью, и теперь эта кровавая гуашь красными пятнами ляпалась на пол. Просто картинка!

А я гордо вышагивал в первом ряду. Вот она, моя почти главная роль, за которую вела переговоры со Светланой Семёновной мама! Я был беспощаден и суров к врагам. Со мной в паре был мой друг Толян, такой же суровый и героический. Позади нас шли ещё четыре пары, в том числе одна медсестра (Маша, внучка бабушки-флагоизготовительницы), возле которой, как бы сурово страдая, шагал наряженный раненым Ванька.

Больше потерь в отряде не было.

Мы выступили очень лихо, только мама так и не появилась.

После нас пели и плясали «ашники», наши главные конкуренты. Чей-то папаша наяривал на гармошке, а шесть мальчиков в виде матросов выплясывали старинный анархический танец «Яблочко», одновременно ещё пытаясь петь – задыхаясь и непрофессионально проглатывая слоги и целые слова. Глупые пятиклашки радостно смотрели на них и хлопали в такт музыки. Понравилось им, что ли…

И вот у двери началось волнение. Неожиданно из зала исчезли «бэшки». Куда их всех вынесло?..

А родители и учителя выстроились вдоль стены. Среди них я увидел свою маму! Стоя в третьем ряду, я делал ей знаки, что я вот он, что мы уже выступили, а она, глупая, опоздала. Но мама меня не видела.

И вдруг послышалось заунывное пение. Я обернулся и увидел, что из дверей выползает огромное бархатное знамя тёмно-вишневого цвета, с Лениным, золотыми буквами и кистями, на толстенной палке с острым железным набалдашником сверху. Музейное, роскошное, древнее. И где они его только раздобыли?.. Нёс знамя самый крупный мальчик шестого «Б». А за ним плёлся, приволакивая ногу, весь в бинтах Женька Челёсов. Печальными голосами они исполняли всё ту же песню «Шёл отряд по берегу». Мы замерли.

Шестой «Б» был самым многочисленным классом в нашей параллели. И сейчас он в полном составе изображал красноармейский отряд, причём весьма потрёпанный в боях. «Бэшки» построились в колонну по трое, да ещё по росту. А в шестом «Б» учились самые высокие девочки, поэтому весь гренадёрский корпус, что шествовал сразу за командиром, был из них. Мальчики, за редким исключением, плелись в хвосте. И ни в одном классе не было больше такого набора мелких пацанов, как в шестом «Б», низеньких, прямо шкарлапетов.

Нестройное пение сопровождалось прихрамыванием раненых и страдальческими выражениями несчастных лиц.

Я присмотрелся и увидел, что в бинтах «бэшки» были абсолютно все. Даже девочки имели повязки, которые имитировали ранения различной степени тяжести. «Кровь на рукаве» была у всех разного цвета – от густо-малинового до оранжевого.

Так, страдая и исполняя свою последнюю песню, колонна легко и тяжёло раненных медленно ползла по залу. Тяжёлое знамя в руках знаменосца клонилось всё ниже и ниже, и скоро бахрома его уже волочилась по полу. И даже вляпалась в след кровавый, который наш Щорс – Андрюха – оставил на сырой траве.

А их командиру по имени Щорс – Челёсову, видимо, было стыдно, потому что он уже, устав строить кислое лицо, озирался по сторонам и глупо улыбался.

Я обернулся в сторону мамы и увидел, как она выискивает меня взглядом среди этой толпы калек. Как я хотел крикнуть, что не надо опаздывать, что это совсем не наш доблестный класс, что меня там быть не может! Но это было бесполезно.

Так вот почему нас поменяли местами с «ашками» – чтобы люди не смотрели на двух Щорсов подряд!

Исполнив свою жалкую пародию, «бэшки» ринулись, отталкивая друг друга, занимать места, пытаясь вновь устроиться там, где они когда-то стояли.