Максим Гуреев - Мама тебя любит, а ты её бесишь! (сборник)

И тут наступила кульминация, потому что глаза у Игоряшки расширились, он схватил тётю Галю за плечи и затряс с большой силой. Так, что она даже слегка испугалась.

– Катя?! Попова?! Катя Попова!!!

Тётя Галя не знала мамину девичью фамилию, но, не раздумывая, твёрдо ответила:

– Да. Она.

Игоряшка отпустил её, сел, закрыл лицо руками. Тётя Галя признавалась потом, что давно уже не видела таких сильных эмоций у мужчины.

– Точно! Это моя первая любовь. Я её любил, люблю и всегда любить буду!

– Ну… вот.

– С тринадцати лет любил! А потом она замуж вышла.

– Что ж ты её не уговорил, если так сильно любил-то?

– Да-а… Она университет кончила, а я – кто? Потом мать её против была. Потом этот капитан откуда-то появился. Она за военного замуж вышла. Муж у неё военный.

– Нет. Не военный, – твёрдо сказала тётя Галя, которая хорошо знала моего папу.

– Нет. Должен быть военный.

– Да не военный он. На заводе работал. Умер два года назад.

– Странно…

– Вот тебе её телефон. Звони.

– Я?

– А кто? Не она же? Ты же всё-таки кавалер – мужчина. Активная, так сказать, сторона.

Игоряшка взял бумажку и так и остался стоять посреди комнаты, когда она уходила.

Мучился он два дня – преодолевал прожитые годы, рефлексировал, не звонил. Я тоже мучилась страшно, нарезая, как дельфин, круги вокруг телефона. Ни одного своего возлюбленного не ждала я потом так сильно, как этого вынутого мной из небытия крановщика. Мама ничего не ждала, потому что не знала. Я ей не сказала, а то бы вдруг она совсем перекрыла мне эту инициативу.

КУЛЬМИНАЦИЯ!

И вот я была вознаграждена, наконец, узловым событием этой истории! «Вдруг раздался гром небесный телефонного звонка!»

– Алё! – сказала я и почувствовала, что сердце колотится в горле.

– Катю можно попросить? – сказал уже знакомый мне голос – адресат моего молчания.

– Сейчас. Подождите минуточку.

– А, хорошо, я подожду.

Конечно, раз уж всю жизнь ждал.

– Мам, тебя.

– Кто там?

Так я и сказала – кто. Чтобы она ответила: «Скажи – меня нет дома».

– Не знаю. Тебя.

– Сказала б, что меня дома нет… Алё…

Весь остальной разговор я пыталась полностью восстановить по маминым фразам, которые слышала из соседней комнаты. Потом мама, впрочем, сама мне всё рассказала. Она всегда мне всё рассказывала.

– Катя… Это Игорь… Ну, который в одном дворе с тобой жил… Всё детство… Помнишь?

– Конечно…

– Ну, вот… Давно не виделись. Да?

– Давно.

– Может… повидаемся?..

– Знаешь, как я изменилась…

– Это не важно. Я тебя с тринадцати лет любил… У тебя характер был… порывистый и нежный… конечно, нежный… Ты всегда была для меня самая-самая… В такой беретке красной бегала…

Тут мама очень смутилась и не знала, что ответить.

– Приятно быть для кого-то первой красной береткой… ой, то есть первой любовью, – наконец, сказала она и постаралась перевести разговор в шутку: – Ах, мужчины все такие обманщики!

– Я тебя не обманываю! И никогда не обманывал.

– А кто письмо стащил, в котором мне предложение делали?

– Военный?

– Да. Он потом на другой из-за этого женился. Я всё не отвечала и не отвечала. А он чересчур горячий был, самолюбивый…

– Извини… Кать… Я один, и ты одна. Давай будем жить вместе.

– Да ты что… Ты ведь меня тридцать лет не видел. Я постарела. Ты ужаснёшься.

– Это ты ужаснёшься… А ты ещё чувствуешь себя женщиной?

– Как это?

– Ну, если я тебя, например, поцелую, тебе будет приятно?

– Ну, не знаю. Это надо попробовать.

– Приезжай ко мне. Посмотришь, как я живу…

– Лучше ты ко мне.

– Мы с тобой всего один раз в жизни-то и поцеловались. Надо бы и второй.

– А первый – когда ты в армию уходил?

– Да. Еле уговорил тебя вечером выйти.

– Что ж, армия – такое дело.

– Я тебя прижал, а ты как-то вывернулась.

– Ну да, вывернулась! Поцеловал будь здоров! Я тебе ещё сказала: «Дурак!»

– Дурак и есть. Я после больше никого не любил. Правда.

– А помнишь, когда я была в четвёртом классе, ты мне записку прислал – азбукой Морзе?

– Было дело.

– Я её не могла прочесть. Ты не помнишь, что там было? У тебя черновик не сохранился? – пошутила мама.

– Я же тебе тогда к ней ещё дал алфавит морзянки – выдрал из учебника физики.

– А я там не разобралась – не могла одну букву от другой отделить. Я записку закопала в «секретик», а потом там жук завёлся, большой и страшный, и я её выбросила совсем. Обидно.

– А сама не догадываешься, что я написал?

– Догадываюсь, но всё-таки – вдруг не то.

– То, то… три слова.

– Эх, старой стала, а взрослой не стала.

– Так ведь это хорошо.

– Да, хорошо! Фигушки.

– «Фигушки»! (Это он произнёс почти нараспев и благоговейно.) Ты так в детстве говорила! Вернуться бы туда обратно – в детство!

– Да, хорошо там было. И мы маленькие, и матери молодые. Сады цвели – сирень, вишни… Во всём Лазовском переулке.

– Я тебе рвал…

– Рвал – это мягко сказано! Мама утром просыпается – в школу идти – всё крыльцо сиренью завалено! Мама только успела её в комнату занести – в вёдра поставить, как соседка примчалась… «Редкий сорт сирени! Муж всю ночь с дубиной караулил, только под утро часа в четыре уснул – всё оборвали! Подчистую! Это что же делается, Вера Николаевна? Это же ваши ученики! Больше некому!» Мама сделала строгое лицо – а что она ещё могла сделать? – сказала: «Я пройду по классам. Я разберусь». – «Уж разберитесь, пожалуйста! Из школы надо выгонять за такие дела!» – не унималась женщина. «Мы примем меры», – опять пообещала мама. Она очень боялась, что женщина почувствует запах своей сирени, которая благоухала за дверью. Мама потом так смеялась. Она у нас в Ленинградском районе самым знаменитым педагогом была, а тут опять история с географией! А я в чём опять виновата?

– Мы вместе с Витькой рвали. Тебе легко принесли – ты ж на первом этаже. Потом Витькиной Тоньке пошли – на балкон – на второй этаж забрасывать. А там – верёвки бельевые. Никак не попадём – букет застревает, падает обратно. Весь истрепался. Вид потерял. Пошли второй раз в этот же сад. Вот тут мужик уже проснулся – еле ноги унесли.

– Тоже мне подвиг – чужую сирень воровать.

– Да на кой им эта сирень? Они ж всю жизнь жили – лаялись. А нам с Витькой – для чувства. Разница.

Игоряшка стал звонить нам через день.

– Я бы каждый день тебе звонил, но боюсь, что надоем.

– И я тебя пошлю, как в детстве? – улыбалась мама.

– Да… Ты у меня знаешь на какую букву в записной книжке записана?

– На какую? На «К»?

– Не-а.

– На «П»? Попова?

– Не-а. На «Л».

– Почему – на «Л»? – Мама честно не понимала.

– Потому что «Любовь»… Помнишь, я высоко на дерево залез? Все сбежались…