Мария Панкевич - Гормон радости

Протрезвев, Наташка пришла в ужас. Она изменила первоначальные показания и брала вину на себя, потому что у подельника уже было пятнадцать лет «отсижено». На всех допросах Тетка говорила, что сама убила подругу, пока друг ходил за сигаретами. Женщина твердо решила спасти любимого. На суде они поменялись нательными крестиками. Наташка гордилась своим решением.

Но и следователь не дремал. Как-то он пришел к ней в тюрьму, протянул чистый лист и попросил расписаться. Наташка была изумлена такой наглостью и отказалась. Тогда следак заявил, что рана была получена ею уже после драки с покойной подругой. Наташка выпучила глаза.

– Так меня же арестовали почти сразу, – говорит. – Что ж меня, мусорилы ваши в отделе порезали?

Следователь плюнул и ушел.

Свою потерпевшую Наташка проклинала каждый день и часами доказывала, что освободила землю от еще одной «мрази». Ложась спать, она приговаривала: «А эта сука сейчас в земле сырой… Воскресни она сейчас, у-у-у!!! Я бы ее еще раз удавила! Той же простынкой! А потом еще раз!»

Бесконечные одинаковые дни сливались в месяцы, месяцы – в годы. Тетка наглела с каждым днем. Обстановка в камере менялась. Смотрящую, которая издевалась над ней, забрали в хозотряд, и теперь Наташка сама унижала заключенных. Оказалось, что она люто ненавидит тех сокамерниц, от кого не отказались родные, всех, кому приносят передачи. Целыми днями Тетка резалась в «дурака» самодельными картами с подружкой и мрачно язвила. Ее перестала радовать даже передача «Такси».

В уголовном деле Наташки появлялись все новые подробности. Например, соседки «мрази» по коммуналке утверждали, что видели погибшую несколько раз на кухне уже после совершения преступления, и она была жива-здорова. Вот чудеса-то!

Мать же погибшей на одном из судебных заседаний выразила благодарность Наташке, что та ее избавила от дочки-пьяницы. Это очень разозлило прокурора.

Несмотря на всю эту неразбериху, Наташку осудили на десять лет, а ее подельника – на двенадцать. Любимый после приговора критически оглядел Тетку и сказал: «Ну, хоть бухать не будешь. Может, протянешь».

Лампы гаснут, но ночник остается. В углу без звука работает телевизор. Скребутся мыши. На освещенный телевизором проход между двумя шконками выбегает маленькая крыса. «Наша крыска пришла!» – чуть слышно говорит старшая и кормит ее сыром.

Слышны только шепот и вздохи, не спится. Клопы кусают. Все думают о доме. О родных и близких. Вспоминаю о них и я.

Мама уделяла мне все свободное время и рассказывала сказки. Часто они начинались со слов: «Если бы я не вышла замуж за твоего отца…»

В юности у нее было очень много поклонников, более достойных, чем пахан. Я жалела его и заступалась, но она мне всегда аргументированно доказывала свою правоту.

– Ну подумай сама! – говорила мне она. – Один капитан был. Мама его меня сразу полюбила. Второй – журналист, Коля. Образованный, умница, как историю знал! Как мне с ним было интересно! Я стремилась подтянуться к нему, достичь его уровня. А отец твой – баран! Пердит за столом, как фашист! Придет и спать рухнет – ни в музей с ним не сходишь, ни в театр…

Долгими зимними вечерами она рассказывала мне про сказочную атмосферу закулисья; про то, как хорошо было быть режиссером, а не со скотом тупым жизнь просирать и за детьми его говно выносить.

На папкину невнимательность я никогда не обижалась – прекрасно понимала, что ценность представляю незначительную, не о чем со мной говорить и не выпить со мной пока. Тем более дома скандалы. Настроение у человека неважное. Поэтому я как можно больше читала и молчала.

Но образ Николая запал мне в душу. Я решила стать журналистом. Мама призналась, что хотела назвать меня Никой. Только из-за ревности отца к маминому прошлому мне дали нелюбимое имя. Я придумала себе псевдоним – Ника Тымшан и писала его на бумаге разными почерками, мечтая, как и мать, о другой жизни – интересной, такой, в которой меня любили бы. Но случилось страшное – пахан нашел у меня в секретере такую бумажку. Я не успела ему объяснить, что люблю его, а этого Колю совсем не знаю, что я просто играю.

– Это что?! – спросил он и сразу же заорал: – И ты, сука! И ты!! Крыса очкастая!!!

И тогда я первый раз в жизни взбунтовалась, совершила дикий для меня поступок. Прекрасно отдавая себе отчет в том, что потом еще долго не смогу читать, смотреть телевизор и опять ничего не буду видеть с этой ебаной классной доски, что ввергаю своих родителей в дополнительные расходы, я сорвала очки, бросила их на пол и наступила на них ногой, глядя пахану в глаза. Потом убежала в другую комнату, упала ничком на диван и закрылась одеялом с головой.

– Крыса очкастая, крыса очкастая! – говорила я себе со слезами. – Никто тебя никогда не полюбит! Предательница! Сука!

Я слышала из комнаты мамин голос. Она просила пахана пойти извиниться передо мной.

«А то опять в школу не пойдет!» – стращала она его.

«Да пошла она на хуй! – отбивался пахан. – Кто она такая, чтобы я перед ней извинялся?»

«Ну сходи!» – давила та.

Через некоторое время пахан зашел в комнату и сказал тихо и серьезно:

– Прости меня, пожалуйста.

Я видела, что он искренен, но все равно ответила:

– Нет. Никогда.

И заорала:

– Потому что я крыса очкастая!

«Есть отцы, которые любят своих детей!» – когда-то убеждала меня мама. Отец Рады, например, которая с нами в камере сидит, ее любил. К тому же он был настоящим цыганским бароном! Его прозвали Чеченом, потому что он был наполовину чеченец, наполовину цыган. Неудивительно, что Раду в изоляторе окрестили Чечней.

По ее лицу никогда не догадаешься, что она цыганка и наркоманка. Светлые кудрявые волосы, серые глаза, красивая улыбка. Только большой нос с горбинкой ее немного выдает, но совсем не портит. Рада часто рассказывает сокамерницам о своей семье и законах табора.

Так, все узнали, что настоящая цыганка никогда не станет мыть унитаз. Готовить цыганки умеют, но прочая домашняя работа считается унизительной. Поэтому у них дома убирают русские девчонки-наркоманки за дозу. Они же спят с их неженатыми мужчинами, если тем захочется. Даже в цыганские камеры всегда сажают двух-трех русских, которым не приходят передачи. За остатки еды те обстирывают цыганок и выполняют всю грязную работу.

По словам Рады, цыганки считают всех русских лохами, а женщин – проститутками за неразборчивость или неумеренность в половых связях и за то, что они бреют пизду, – это все, по их меркам, грех.

Цыгане-мужчины не работают, а цыганки считают работой только воровство, мошенничество и прочие статьи Уголовного кодекса. Поэтому каждое утро они снимают золото, переодеваются в старые тряпки и отправляются с малышней обманывать русских лохов. Дети помладше нужны, чтобы клянчить деньги. Постарше – те предупреждают о возможных опасностях (например, о приближении служителей правопорядка) и выполняют мелкие поручения.