Владислав Сосновский - Ворожей (сборник)

«Как, в сущности, мало нужно для счастья, – подумал Борис. – Любимая работа и любимая женщина. Все остальное – мышиная возня».

Потом они сидели за столом и пили за новое сочинение Бориса, за Анну, за любовь, за всю чудесную музыку мира.

– Ты, наверное, устал сегодня? – неожиданно спросила Анна.

– С чего ты взяла? – удивился Борис.

– Тогда иди ко мне. Мы с тобой так редко видимся.

Они снова любили друг друга. Изысканно, томительно, страстно.

Около одиннадцати Борис засобирался домой: его мучили дурные предчувствия.

– Я позвоню, – грустно сказал он перед дверью.

Анна печально улыбнулась.

– Позвони.

В квартире все еще стоял неистребимый запах блинов. На кухонном столе торчала опорожненная наполовину бутылка «Шампанского». Две сигареты, затушенные и скомканные как попало, валялись рядом с пепельницей.

Тамара, широко раскинувшись, снова лежала на диване во всей верхней одежде. Больная нога, неловко вывернутая, свисала прямо до пола. На носу виднелась кровавая ссадина. Это означало, что Тамара падала, и Борис представил себе, как она поднималась.

Тамара громко и натужно храпела. От этого храпа хотелось бежать куда угодно.

Борис вздохнул и вынул пачку сигарет. Жить здесь у него больше не было сил, но и бросить жену в таком состоянии он просто не мог: слишком многое связывало их.

В тупом безмолвии Борис выкурил на кухне сигарету. Тут стояла какая-то могильная тишина, словно кто-то настолько сжал пустоту, что в нее не мог просочиться ни один звук.

Дым висел над головой голубыми, застывшими волнами. Где и как он проглядел Тамару? С этим нужно было что-то делать. Только вот что?

Ночь сулила ему череду кошмаров, если сон вообще мог посетить его под аккомпанемент громогласного храпа.

Борис зашел в ванную и принял душ. Тело посвежело, но душу все равно скребли чьи-то острые когти. Он расстелил постель, выключил свет и лег.

Ужасный храп Тамары, словно в отмщение за измену, терзал его. Неожиданно она снова начала стонать, бредить, говорить с кем-то. Это было более, чем серьезно. Борис прислушался.

– Архангел! – отчетливо молила Тамара. – Почему ты молчишь? Гавриил, отчего ты не дашь мне Иоанна. Уйдите все! Оставьте нас одних. Расходитесь. Оставьте нас одних. Ну что ты стоишь, Гавриил! Неужели ты не можешь понять – я не Елисавета. Меня зовут Тамара. Но что это меняет? Ты же знаешь, мне нужен младенец. Ребенок, Гавриил! Неужели ты не можешь понять? Осталось совсем немного времени. Бабий век короткий. Испроси соизволения у Господа.

Потом начался какой-то словесный винегрет, и Борис понял: дело плохо. Он вскочил и набрал номер «скорой».

Машина приехала довольно быстро. Врач и с ним двое подручных медиков осмотрели Тамару. Но и проснувшись, она никого не видела, продолжая говорить с кем-то другим.

– Она верующая? – спросил врач?

– Да, – сказал Борис. – Но не очень.

– Я где-то читал, что глубокая вера приводит к фанатизму, – сказал один из медиков.

– У нее другое, – объяснил Борис. – Она не может родить ребенка. Поэтому..

– Ясно, – сказал врач. – Мы заберем ее. Психоз – это не шутки. Это, может быть, звонок с того света. Правда, – замялся доктор, – потребуются лекарства и все такое.

Борис понял его и достал из пиджака сто долларов.

– Хватит? – спросил он.

– Для начала – вполне, – ответил врач. – С нами ехать необязательно. Вот адрес. – Он быстро набросал на листочке координаты больницы. – Дня через три-четыре можете ее навестить. К этому времени, думаю, она уже очнется. Но учтите, лечение долгое. Минимум – месяц, полтора.

Подручные медики осторожно подняли Тамару. Она все еще не понимала, что происходит и водила по сторонам безумными глазами.

Борис с тяжелым сердцем провожал эту печальную процессию до улицы.

У подъезда негромко урчал медицинский «Рафик», от которого, казалось, пахло больницей.

Перед машиной санитары положили Тамару на носилки, и на колесиках, точно погибшего преподавателя, закатили внутрь.

«Рафик» укатил, дымя синим хвостом.

Борис вернулся домой. Снова ступил в чугунную, давящую тишину, от которой могли лопнуть барабанные перепонки.

– Ну и денек, – сказал он. – Два-три таких, и можно съехать с ума.

Потом он лег спать и мгновенно заснул, будто в бездонную яму провалился.

На следующее утро Борис взял Джульку и совершал пробежку к святому ручью. Весна дохнула на него свежим, оздоровительным воздухом. Джульетта нырнула в глубокую зелень желтым, сверкающим шаром. Борис посмотрел в ясное, чистое небо и вдруг снова услышал звуки. Что есть силы он бросился назад, не заметив даже, что за ними с Джульеттой галопом увязался Боцман.

Переступить чужой порог Боцман, однако, не решился. Так и остался стоять перед дверью. Тут только Борис обратил на него внимание.

– Ну входи, Боцман, – сказал он дружелюбно. – Чего тебе болтаться без приюта? – И сразу бросился к инструменту.

Теперь он работал, сжигая себя. Иногда вспоминал Анну, тосковал о ней, хотел показать уже написанные клавиры, но она была так далеко, словно на другой планете. Борис боялся отрываться.

Тамара медленно поправлялась. Мешки под глазами исчезли. Но вид у нее был жалкий. Она выходила к Борису в нелепом халате с покорно печальной улыбкой, будто потеряла дорогого и близкого человека. По сути, так оно и было.

– Здравствуй, Лапа. – И земля со скрипом поворачивалась на своей оси, возвращая Бориса в их прошлую жизнь. Как в калейдоскопе, за одну минуту проносились былые концерты, овации, цветы, города, люди. Что говорить: все было. Олимп. Высота. А теперь?

– Здравствуй, Лапуля. Как поживаешь?

– Ты совсем зарос. Одичал без меня. Что это с тобой?

– Пишу «Сад». Третью часть. Ничего не замечаю. Не до себя сейчас, – улыбался Борис. – Ни одной свободной минутки.

Дальше разговор не складывался и был похож на скомканную бумагу.

Тамара почувствовала отчуждение мужа.

– Ты, наверное, сильно устаешь, Лапа?

– Не знаю, Лапуля. Может быть. Когда работаешь, будто перелетаешь в другое измерение. Ты же знаешь, там все иначе.

– Это верно, – соглашалась Тамара. – Ну работай. Помогай тебе Господь.

– Вас тут хоть как-то кормят? – обрывал тему Борис. – Ты похудела.

– Именно, что как-то. Перестроились полностью.

– Я принес тебе еды. Целый пакет. Потом разберешь.

На этом разговор и кончался. После вынужденного, недолгого молчания Борис наспех обнимал Тамару и снова превращался в призрачный, но живой, пульсирующий слух.

Так проносились дни, недели. Борис не замечал времени. Не знал, какое число. Даже час. Будильник стоял незаведенный, а наручные часы валялись где-то под умывальником.

Борис вскакивал с рассветом и, наскоро умывшись, начинал слушать.