Алёна Жукова - Тайный знак

На другой день ночью вызвана была ключница Марфы, коей доверяла та самые важные дела.

– Иди, Дарья, в палаты, где Хлоповы до поры живут. Вели Марии отдать то, что более ей не принадлежит. Пусть при тебе стило с шеи снимет. В шкатулку положишь и мне доставишь сразу!

В точности выполнила ключница все. А как стала матушка-инокиня проверять стило, то до того оно холодным ей показалось, будто в прорубь его опустили и держали там долго.

Как ни далеко отправили любимую Марию-Анастасию, а писал ей царь Михаил письма каждый день: что делал, какие цветы выписал из-за моря, про труды государственные тяжкие. Одно утешение – писать ей и представлять, что она рядом сидит и говорит с ним каждый день, за руки держит. Мария тоже писала и тоже каждый день, но письма не доходили ни ей, ни ему, потому как бояре Салтыковы крепко стояли на страже тому.

«Любый мой, – писала Мария, – инда забыл ты меня и не пишешь, а знаю я от родных, что нет у тебя жены до сих пор. Помнишь ли игры наши детские – как с гор катались, как напугал меня в лесу, за дерево спрятавшись? Поклялась, что буду верна тебе до гробовой доски. И если Господь решил испытать любовь мою, то любое испытание будет мне не пыткой, но счастьем. Ибо без тебя жизни мне нет. А цветок, тобой подаренный, храню – он сердцу одна отрада». И подпись: две буквы «М» и «А», слепленные воедино.

А от Михаила летело письмо: «Свет мой Марьюшка! Плохо мне одному. Ибо государственный долг свой исполняю, но нет подле близкого человека. Тревожусь одиночеством, и страхи меня посещают частые, что не свижусь уж с тобой никогда. Как в сад пойду, то птичку певчую, или цветок на заре открывшийся, или саму зарю раннюю – всё тебе показать хочу. Во снах тебя вижу часто, тогда счастливым проснусь, и тяжкие дела государственные становятся мне не в тягость…»

Так и маялись они душами в неведении, отчего ответа нет. А когда отец Михаила, патриарх Филарет, вернулся из плена и почестями встречен был, то имел беседу с сыном своим.

– Не верю, отче, что истинно было то, что Салтыковы доложили, – сетовал Михаил. – Оговорили Марию, дабы возвыситься в глазах Марфы и не дать никакой власти Хлоповым.

– Сынок! Женский ум изворотлив, да зачастую лукавством своим себя же в обман вводит, – успокаивал его Филарет. – Доверился ты матери, ибо другой опоры подле тебя не было. Велю завтра позвать Салтыковых да учиню допрос лекарям.

Дознался-таки Филарет, что очернили девушку и напраслину возвели. Хотел Михаил к Марье своей помчаться, но мать заявила: «Или я, или она! Не быть в Кремле обоим!» Не захотела признать себя одураченной, к тому же не по нраву ей было, что сын противится воле материнской, других невест не ищет, только Хлопову подавай. «Эдак, – думала она, – начнет невестушка сыном крутить, что песьим хвостом, а мне-то обиду не простит и супротив матери настроит. Решено, и все тут!»

Однажды после вечернего моления к Марфе пожаловал сын, а в руках его была книга заветная. Встал на колени и, склонив голову, сказал:

– Прости меня, государыня матушка! Греховен я был в помыслах моих, ибо чувства свои выше долга поставил. Велишь жениться – женюсь, ибо в Писании сказано: почитай отца и мать своих, – а я не почитал. Однако книгу эту забери от меня. Не ведаю, что в ней написано, но чувствую, что с каждым днем она тяжелее становится. Холодом от нее могильным веет. А давеча привиделся страшный сон, что передо мною яма глубокая, а в ней кости человечьи в кучу свалены, и знаю отчего-то, что это царь и царица, дочери их и отрок-наследник так захоронены, словно прокаженные, в могиле общей. Земля из-под ног уходит. Мария мне руку протягивает, но мочи нет за нее ухватиться. Падаю туда, а сверху плита могильная надвигается, и похожа она на книгу эту. Забери ее. Сними тяжесть с души моей. Знай, что покорился я воле твоей, но не разлюбил. Засылай сватов, пусть жену мне сватают. Которую выберешь, на той и женюсь. Мне теперь все равно…

Марфа вспомнила все это в последние моменты жизни своей, вспомнила и то, что книгу тогда приказала глубоко в землю спрятать. Затем легкость в ее теле настала необыкновенная: видела она себя теперь маленькой и худой, на ложе в большой темной палате, но взирала будто со стороны, сверху. Куда-то ушли тяжесть сердца и прочие болести. Суетились вокруг слуги и доктор, но было ей безразлично, будто не ее окружали, а чье-то чужое тело, до которого теперь ей не было никакого касательства. Испытывала она лишь радость, легкость и счастье. Вдруг показалось, что кто-то сильный подхватил ее под руки и вынес из темных палат на свет божий и что она, растворяясь в нем, сама постепенно становилась этим светом.

Михаил Александрович очнулся, как от сна. Анастасия Николаевна замолчала и удивленно посмотрела на собеседника:

– Михаил, вы меня слышите? Еще не заскучали?

– Да что вы! Я словно провалился во времени. Даже странно представить, как мало меняется человек. Свекровь на пустом месте может невзлюбить невестку – дело обычное. Курьез в том, что, если следовать логике покаянного письма, в результате это привело к падению царской династии. И кому такое в голову придет?

– Зло порождает зло и аукнется обязательно, даже через триста лет.

– Хочется верить во вселенскую справедливость, но иногда жизнь доказывает обратное.

– Темнеет, мне пора, – встала со скамейки Настя. – Вы обещали мне книгу.

– О да, конечно. Но, знаете, она довольно тяжелая. Давайте я вас провожу, донесу прямо до подъезда.

– Мне тут недалеко, но буду рада.

Солнце, проваливаясь за горизонт, зацепилось ненадолго за верхушки деревьев; они кроваво полыхнули и погасли. Михаил и Анастасия шли бульварами к Арба ту, топча листву, похожую на луковую шелуху, рассыпающуюся под ногами золотисто-коричневой трухой. Маленький листок с красной каемкой, застрявший в Настиных волосах, гипнотизировал Михаила – ему очень хотелось снять его и спрятать в карман украдкой, но даже при мысли о прикосновении к русым волосам бросило в жар. Воображение нарисовало идиллическую картину: уютная комната, вечереет, теплый свет торшера, а под ним на диване, поджав ноги, сидит она. Открывается дверь, и ее глаза, оторвавшись от книги, смотрят на него…

Стоп, на кого? К сожалению, не на меня, словно проснулся Михаил, а на мужа. Интересно, каков он? Расспрашивать неприлично. И так выгляжу дураком. Стыдно, что не удержался и расстроился, узнав, что она замужем. Думаю, муж намного старше ее. Во всяком случае, так хочется думать… Он, возможно, работник умственного труда. Идиотская фраза – «умственный труд», как будто бывает какой-то иной. Даже гвоздя не забьешь без мозгов! Наверняка он ее очень любит. Еще бы, такую не любить! А вот она – любит ли? Почему-то совсем она не похожа на счастливую женщину: смотрит в землю, хмурится, идет быстро.