Александр Цыпкин - О любви. Истории и рассказы

Меланья Гавриловна отхлебнула чая, закусила «королевским»:

– Ох и знатное у тебя вареньице, Лизонька! Чисто мед на вкус. И как ты крыжовник варишь? Подложи-ка мне еще.

– А вы и мед пробуйте, у нас все есть, – подкладывала и то и другое просиявшая Лизавета.

Девчата заерзали нетерпеливо. Меланья Гавриловна продолжила:

– Жених, значит, в отчаянии. Один из его приятелей огляделся: хозяйство крепкое, в хате чисто, угощают вкусно – сразу видно, люди хорошие. А что? У него у самого на примете никого нету, а остепениться давно пора. И товарища заодно выручит. Он и рубанул: «Отдайте вашу старшенькую за меня! Две свадьбы за раз сыграем». Видят, он не шутит. Позвали невесту, спросили согласие. Она решила, что уж лучше к сестре поближе, вдвоем не пропадут в чужих краях, и сказала «да». Отгуляли свадьбы не вместе, а одну за другой, чтоб пышнее было. И зажили твои дед да бабка душа в душу, как два голубка. Все на них нарадоваться не могли. Лучшей пары я и не припомню, царство им небесное, – перекрестилась Меланья Гавриловна.

– Уж такие они хорошие были, добрые, ласковые, – всхлипнула Грунька. – Друг в дружке души не чаяли, но оно и понятно, раз такая любовь, что деда за бабой в дальний путь поехал после первой встречи.

– Твой дед – тот приятель, который не глядя женился, – поправила ее Меланья Гавриловна.

Ксюха ахнула. Груня руками всплеснула.

– А двоюродные баба с дедом как-то негладко прожили, несмотря на всю их любовь, – вздохнула с огорчением Меланья Гавриловна.

В окошко постучали. Она засобиралась:

– Никак Ваня. Пора мне.

– Баба Малаша, подвезите меня до дома, – неожиданно попросилась Грунька. Не хотелось ей прощаться, надеялась еще чего услышать.

Шустро платком обернулась – один нос курносый торчит. Лизавета умилилась: вот вставала Груня из-за стола – девушка на выданье, а в платке – дитя дитем, смешливая и наивная. Ксюшка в сени метнулась провожать. Эта как жеребенок скачет. Игривый и неразумный. А иногда вдруг по-женски плечами поведет да томно посмотрит. Такой у них возраст.

«Дай Бог им счастья, чтоб и у них жизнь сложилась, чтоб мужья хорошие, работящие да заботливые. Чтоб жили дружно, как мы с Тихоном», – с такими мыслями начала убирать со стола Лизавета. Взяла чашку, из которой Меланья Гавриловна чай пила, и обронила мужу в сердцах:

– Я уж боялась, что она про наше сватовство расскажет. Хорошо, посовестилась при ребенке мать позорить.

– Столько лет, а ты обиду держишь! Прости да забудь уже. Повинились все давно, – пробормотал Тихон смущенно. – Еще неизвестно, как бы обернулось, если бы не тетя Малаша.

Он потянулся обнять Лизавету.

– Что это вы такое от меня скрываете? – протиснулась между ними Ксюха. Ушки на макушке – все расслышит, особенно то, что ей не полагается.

Повисла на батьке (с матерью не забалуешь, а он всегда потакает) – и давай приставать:

– Не отлипну, пока не скажете!

Тихон обратился к жене:

– Пускай от нас узнает, пока другие не переврали, она уже взрослая.

Лизавета рукой махнула – поступай как знаешь.

– Дед твой не хотел за меня свою Лизу отдавать. Он твоей мамке другого жениха искал, получше, – начал отец.

Ксюха покосилась на него недоверчиво: кто ж может быть лучше ее батьки?

– Тетя Малаша меня утешала: «Не горюй, сосватаю, не будет родитель поперек счастья своего дитяти идти, любой отец своему чаду только добра желает. Расчувствуется мельник и благословит вас». Не вышло! Не захотел он меня, сына вдовы, в зятья. Даже не узнал у Лизы, люб ли я ей. А тут слух пошел, что едут сваты от достойного жениха, состоятельного. И мельник к нему благоволит. Тетя Малаша еще раз отправилась к твоему деду. Вперед тех сватов. И… гм… получила согласие.

Лизавета с силой водрузила горшок на полку.

– Клянусь, Лизонька, я ни слухом ни духом не знал, что там тетя Малаша плела! – воскликнул Тихон.

Ксюха повернулась к отцу: вроде он прощения просит, а в глазах искорки веселые, уточнила:

– И что она говорила?

Отозвалась мать:

– Обронила вслух этак значительно: «Тихон – рыжий, и детки у него непременно рыжие будут. Не перепутаешь, чьи». И пошла себе. Понятно, что мой отец решил про нас с Тихоном. На то и надеялась. Он ей вслед крикнул: «Пущай женятся, но ни копейки не дам». Это мне работница потом уже рассказала, почти перед свадьбой. А то я все недоумевала, за что отец на меня сердитый, к себе не допускает и приданого с гулькин нос выделил.

– А чего он решил? – выпучила глаза непонятливая Ксюха.

– Что ребеночка жду от Тихона.

Ксюха ойкнула.

– А мы и двух слов с батькой твоим не сказали! – выплескивала обиду Лизавета.

– Ну два слова, пожалуй, сказали, я ж у вас ошивался – то на работу наймусь, то так подсоблю, очень видеть тебя хотелось, – заискивал Тихон.

– Но ничего такого и в помине не было! Я б не допустила! – воскликнула мать. – А слухи-то поползли после такого сватовства. Хорошо, я в срок родила. А если б не доносила, раньше скинула? Точно б решили, что нагуляла!

– А деда чего? – удивилась Ксюха, как горячо любимый дед мог поступать так сурово и несправедливо с мамой.

– Подлизывался, вину заглаживал, – засмеялся Тихон. – А уж как ты родилась, так совсем сдурел от радости. Подарками нас засыпал. Меланью Гавриловну только на дух не переносит. Хотя что она такого сказала? Чистую правду. Не виновата она, что не так ее поняли.

Лизавета хмыкнула: как же, «не так». И вдруг озадачилась:

– А чего это она приезжала? Не нас же без повода проведать. Неужто сватала кого? И ведь не проговорилась. Ксюш, который там Ваня в санях сидел?

– Не разглядела, я на улицу не выходила, – огорчилась Ксюха. – Кажись, голосистый, который поет красиво.

– Кто ж это у нас на выданье? – задумалась Лизавета. – Разве что Галка.

– Молода больно, – заметил Тихон, а сердце сжалось, заныло отцовской ревностью, Ксюха-то всего на пару годочков моложе Андреевой Гали, но вон как вытянулась. Подрастает девонька. Кровиночка родненькая, доченька ненаглядная…

– Больше некому, – размышляла Лизавета. – Ксюш, а ну сбегай к дяде Андрею, покрутись у Гали, может, что разнюхаешь. Точно вам говорю – свадьба скоро!

Ксюшка с готовностью подскочила, сунула ноги в валенки, схватила полушубок. Рыжей косой мотнула, как жеребенок хвостиком, – только ее и видели.

У нашей мамы сумочка!.. Из красной кожи, небольшая. Она театральная, подарок папы маме. И ее под разные нужные штучки хорошо было бы мне. Вот только если ее – мне, то с чем тогда бы мама посещала театр? Пусть даже театра у нас нет, а только клуб!

Но мама с папой в театре были – раньше! Там так интересно! Там артисты, там антракт, буфет с мороженым, фойе красивое!..