Александра Маринина - Обратная сила. Том 2. 1965–1982

Звонку бывшего однокурсника Петра Щепкина следователь Борис Орлов очень удивился: Петр после окончания юрфака оказался (не без помощи влиятельных родителей, разумеется) в 5-м управлении КГБ, на встречи группы, устраиваемые регулярно, не приходил и считался «отрезанным ломтем».

– Пивка попьем? – предложил Щепкин как ни в чем не бывало, словно они до сих пор продолжали учиться в одной группе и в последний раз виделись только вчера.

– Ну, давай, – растерянно согласился Борис, не очень хорошо понимая, что может сулить ему такая встреча.

Договорились пересечься в восемь вечера в пивном баре на Садовом кольце. Взяли по две кружки пива и тарелку горячих вареных креветок, встали за круглый стол, завели разговор об одногруппниках: кто где работает, как живет, кто на ком женился. За этим же столом двое мужчин, явно разбавлявших пиво водкой, громко спорили о тбилисском «Динамо», завоевавшем в прошлом году европейский Кубок обладателей кубков, и о том, какую позицию в турнирной таблице занял бы «Пахтакор», если бы вся команда не погибла в 1979 году в авиационной катастрофе.

В помещении было дымно, шумно и душно, и Борис никак не мог взять в толк, зачем Петька Щепкин вытащил его сюда. Наконец Петр отставил кружку и сказал:

– Пойдем пройдемся.

Они молча прошли метров триста, прежде чем Щепкин заговорил.

– Борь, не хочу лезть не в свое дело, но по-дружески…

Он снова замолчал. Борис с тревогой посмотрел на него.

– Да что случилось-то? У меня что, на службе проблемы? Собираешься предупредить, что я не на того человека дело возбудил?

– Дома у тебя проблемы, а не на службе.

«Да ну, ерунда какая, – с облегчением подумал Борис. – Что может быть у меня дома? Отец – адвокат, мама – доцент, никто не ворует и взяток не берет. Танька? Но мы еще не женаты, хотя и собираемся. Она живет со своей матерью и никак не может считаться пока членом моей семьи. Ошибка вышла».

– Ты ничего не перепутал? – весело спросил он. – Может, у какого-то другого Орлова проблемы дома? Фамилия распространенная, нас, Орловых, сотни тысяч по всей стране.

– Не перепутал, – ответил Щепкин очень серьезно. – Имя режиссера Хвыли тебе что-нибудь говорит? Андрей Викторович Хвыля. И его жена, актриса Алла Горлицына.

– Ну да, родители с ними дружат.

– Родители с ними или твоя мать с Хвылей, а отец – с Горлицыной?

Борис остановился как вкопанный.

– Что ты хочешь сказать? Что…

– Именно это и хочу. И, считай, уже сказал. Это дело сугубо семейное, нашу контору интересует, как ты понимаешь, моральный облик только тех, кто выезжает за рубеж, и я никогда не стал бы тебе звонить, если бы не одно «но».

– Продолжай.

– Хвыля крутится в компании диссидентов. И твою мать туда привлек. Ты об этом знал?

– Нет, конечно… Ты не ошибаешься? Это точно известно? Да нет, невозможно… Поверить не могу… Отец с мамой всегда были такими дружными, всегда вместе… Мы в одной квартире живем, я бы заметил… Бред какой-то! Не верю!

– Станиславский ты наш, – усмехнулся Петр. – Что ты вообще можешь заметить? Ты или на службе пропадаешь, или с Татьяной Потаповой время проводишь, домой приходишь только переночевать, и то не всегда. Думаешь, я не знаю, что когда Вера Леонидовна в командировках, ты ночуешь у Потаповых?

Все-то он знает… Недреманное око «старшего брата». Борис поежился. Сентябрьский вечер был по-летнему теплым, но Орлову стало холодно.

– Вы что, и меня проверяли?

– Ну а как же! – теперь Щепкин говорил почти весело. – Обязательно. Я не позвонил бы тебе, если бы получил информацию о том, что твоя мать и тебя вовлекла в это безобразие. Борь, мы с тобой никогда особо близко не дружили, но я всегда знал, что ты хороший честный парень, поэтому и решил тебя предупредить. Знаешь, как говорят? «Предупрежден – значит вооружен».

– О чем предупредить? О том, что вы собираетесь арестовать мою мать? Или отца тоже?

– Ну зачем ты так… Просто предупредить. Проинформировать по-дружески. Никто никого арестовывать не собирается, критика советской власти не является преступлением, уж кому, как не тебе, знать наш уголовный кодекс. Распространять клевету, порочащую советский общественный и государственный строй, это да, это преступление, а просто критиковать – да ради бога. Но ты сам понимаешь, что ничто не стоит на месте, все развивается. Сегодня это просто кухонные тихие разговоры, а завтра в ход пойдут листовки, потом самиздат, интервью западным радиостанциям. Вот это уже будет серьезно. Поэтому, если ты сможешь оторвать свою мать от этого режиссера, она тебе потом только «спасибо» скажет.

– И как я, по-твоему, должен ее отрывать? – криво улыбнулся Борис. – Сказать ей: «Мама, Андрей Викторович – плохой мальчик, не водись с ним, иначе будет ай-яй-яй»? Или как?

Петр неодобрительно покачал головой.

– Все шутишь? Поговори с отцом. Открой ему глаза. Мне кажется, он должен все это знать.

– Что знать? Что мама ему изменяет с Хвылей? И что она связалась с диссидентами?

– Именно. Если Александр Иванович дорожит своей семьей, он сделает все, что от него зависит, чтобы сохранить брак. И сам свою актрису бросит, и жену от любовника отвадит. Я не вчера родился и понимаю, что сыновья на матерей никакого влияния не имеют. А вот мужья на жен – очень даже могут повлиять. Мой тебе совет: поговори с отцом.

Они дошли до станции «Маяковская» и распрощались. Щепкин пошел на остановку троллейбуса, а Борис спустился в метро.

Услышанное казалось ему невероятным, но в то же время пришлось признаться себе, что после окончания университета он действительно почти ничего не знал о жизни своих родителей. Борис Орлов много работал, а в свободное время встречался с Татьяной Потаповой, отношения с которой из шутливых и «игрушечных» неожиданно стали серьезными и глубокими. Жизнь родителей мало интересовала молодого человека, ибо он, как и подавляющее большинство его ровесников, полагал, что после тридцати пяти лет наступает глубокая старость, в которой уже ничего существенного и достойного внимания происходить не может. Отцу шестьдесят, мама на десять лет моложе, но пятьдесят – это тоже о-го-го какой возраст, какие тут могут быть романы и супружеские измены?