Иосиф Гольман - Защитница. Тринадцатое дело

Вот она и платила, пока не кончались. А как кончались – ждала следующей выдачи.

Беляева не роптала, такая жизнь ее устраивала.

Возможно, ее бы и другая жизнь устроила, может, – даже больше, чем эта, – но сравнивать было не с чем.

Короче, когда пришел отпуск – а он всегда подступал внезапно – и ей предложили бесплатную путевку в эти чертовы «Стожки», она не стала отказываться. Потому что слабо представляла себе, как вынести еще тридцать дней беспросветного одиночества.

Теперь же, в «Стожках», эти соображения перестали казаться ей единственно верными. По крайней мере, в ее квартирке не так холодно и влажно, как в огромном неотапливаемом номере с чудовищно большими продуваемыми окнами.

Ладно, хватит ныть!

Нила взяла себя в руки, застегнула на все застежки свою серую ношеную курточку, и перед тем, как покинуть относительно теплый вестибюль, огляделась в большом зеркале.

Там, – в зеркале имеется в виду, – все было, кстати, относительно неплохо.

Сорокалетняя, вполне сохранная блондиночка невысокого роста. Зато с талией и прямыми ножками.

Ну, положим, талия и ножки прикрыты поношенной курткой и старыми джинсами. Зато соломенные локоны, не знавшие краски, гламурно ниспадают по плечам маленькой библиотекарши.

И почему на них толком никто так и не клюнул?

Любимые мудрые авторы тысяч прочитанных ею книг так и не ответили на главный вопрос ее жизни.

Нет, не то, чтоб совсем не клевали.

Некоторые «клевки» даже оставили неизгладимые следы в ее душе.

Виктор Тамузов, например, был красавец.

Да и она красоточка.

Несколько замечательных вечеров, ночная Москва, пьянящие поцелуи в темном подъезде.

А вот про аборт вспоминать не хочется.

Наверное, надо было оставлять.

Впрочем, история сослагательного наклонения не знает.

Потом был Иннокентий Дмитриевич. На шестнадцать лет старше нее.

Тонкий интеллектуал. Поэт-деградант, как он сам себя, смеясь, называл.

Знакомые тоже смеялись – Иннокентий и Неонила.

Полный нестандарт.

Однако нестандарты, как правило, нежизнеспособны. Потому-то их и гораздо меньше, чем стандартов.

Он все боялся потерять свободу творчества.

Да и она, честно говоря, опасалась, что теперь, связавшись с поэтом-деградантом, ей придется свою жалкую зарплату делить на двоих. Ощущения мужского плеча от общения с Иннокентием Дмитриевичем как-то не возникало.

Тем не менее, Нила хорошо помнит, как однажды утром вдруг поняла, что ей наплевать на ощущения и на деленную пополам зарплату.

Он ей мил. Он тоже хочет ребенка. С голоду не пропадут.

Она даже решила сделать ему предложение.

А он взял и умер.

Ее поразило, что она испытала тогда первым ощущением даже не горе, а обиду.

Взял и умер.

После этого решила больше не искушать судьбу.

В принципе жизнь ей нравилась, эмоций хватало. Друзья тоже оставались, правда, все более замотанные работой, детками, дачами и кредитами.

Но все равно это были друзья.

Еще вот на детках она часто останавливалась глазами.

Почему-то казалось, что мальчика она бы воспитала так, как никто другой. Может, потому что ее девичья доля сложилась не очень?

Она бы одела его в матроску, и с годика читала бы ему умные хорошие книги. И он бы сам тоже вырос хорошим и умным.

Но – подходили настоящие родители и забирали «выбранного» ею в сыновья малыша. А ей оставалась текущая жизнь.

Без мужа.

Без детей.

Без планов на будущее.

Зато, конечно, с книгами и спектаклями. Вот тут ее робкая душа летала безо всяких житейских пут.

Так что, если усилием воли выбросить из головы мысли про малыша в матроске, жизнь вовсе не была плоха.

Нила еще раз глянула в зеркало, слегка зажмурила глаза и толкнула тяжелую входную дверь.

Мало зажмурила.

Холодная мокрая гнусь облепила лицо, перехватив дыхание. Как говорят англичане, с неба сыпались кошки и собаки.

Но Нила отступать не привыкла.

Спустилась с бетонных ступенек и пошла по размеченному терренкуру. Два километра четыреста метров. И ни шагом меньше. Она должна так устать, чтобы даже котлеты из местной столовки сумели вызвать аппетит.

И она это сделает.

Навстречу за десять минут прошел только один человек.

Он с ней приехал в пансионат, в одном автобусе.

Нила не испытывала к нему никаких отрицательных чувств. Однако инстинктивно ощущала его своим антиподом.

Вот уж кто точно не интеллектуал!

Не в смысле дурак, упаси бог.

А просто не интеллектуал.

Древняя короткая прическа под полубокс, куртка с китайской барахолки, тренировочные штаны на крепких ногах.

Мужичку под пятьдесят, но явно сильный. Наверняка по утрам делает зарядку, в белой майке и черных сатиновых трусах.

А еще усы. Конечно, усы. Куда же такому молодцу без усов. Что ж он будет молодцевато подкручивать на местных танцах?

Ладно, хорош издеваться над бедным мужичком. Можно подумать, сама от него далеко ушла по общественной лестнице…

Нила брела по терренкуру уже довольно долго. Накопившаяся водяная морось начала потихоньку стекать по ее подмерзшим щекам. Но не поворачивать же назад?

А вот и деревянный мостик над длинным узким прудом.

Ровно половина маршрута.

По мостику пройдет, дорожка вильнет вправо, и дальше с каждой минутой будет приближать ее к неэстетичному, но, по крайней мере, сухому и относительно теплому зданию пансионата.

Мостик, по моде прошлых лет, был деревянным и горбатеньким. Идти следовало осторожно: некоторые планки отсутствовали. Провалиться не провалишься, однако шваркнуться об мокрые деревяшки – легко.

На верхней части выгнутости остановилась, подошла к перилам и посмотрела на воду.

По ней, неспешно кружась, плыли желтые сопревшие листья и мелкий сор. Совершив пару пируэтов, они исчезали под мостом.

«Утопиться, что ли?» – пришла в голову свежая мысль.

Пришла и ушла.

Это был явно не ее метод.

К тому же в самокопаном мелком прудике легче было промокнуть и простыть, чем реально утопиться.

«Ладно, хорош деградантствовать», – приказала себе Нила. Она отпустила деревянное перило и продолжила путь.

Точнее – попыталась продолжить.

Потому что каблук попал-таки в выщербленное пространство между планками и застрял в нем. В то время как небольшое, но крепкое ее тело еще продолжало движение вперед.

В общем, долбанулась Нила об мостик вовсе не элегантно и не эстетично, совсем не так, как должна была бы упасть хрупкая невысокая блондиночка.

Грохнулась, как лошадь с застрявшим копытом.

Что, собственно, и имело место. Правда, не с лошадью.

Внизу что-то явственно хрустнуло.

«П…ец каблуку», – подумала с ненавистью библиотекарша.

О, господи! Она никогда раньше таких слов не произносила! Даже мысленно.