Александр Интелл - Пиксельный

– Говори, я все пойму. Постараюсь.

– Ты когда-нибудь вены себе резал?

Лучше бы она меня по башке трахнула! Вот тебе и серьезный разговор!

Это странно: сначала я порываюсь взорваться смехом, видимо, включается своеобразная защитная реакция организма на вот такой случай. Но я мастер включения и отключения всяких штучек, поэтому я сдерживаюсь, а еще через мгновение понимаю, что вообще происходит, и что она с таким трудом мне сообщила.

– Нет. И не собираюсь, – я моментально взвинчиваюсь, я закипаю.

– А я вот попробовала недавно. Так, слегка. Мне не понравилось, – я закрываю глаза, мотаю головой. – Это потому что я тихонько?

– Господи, да что же я слышу! – произношу шепотом, и ударяю кулаком по столу – все вокруг вздрагивает, включая Лену. – Скажи мне, Леночка, почему это должно нравится? С какого перепугу ты должна испытать что-то по-ло-жи-тель-но-е? – уже отчетливо спрашиваю я.

– Нууу… – Лена делает идиотское выражение лица, становясь похожей на умственно отсталую, – вот девчонки говорили, что во время ужасного депрессняка это помогает. Прям расслабляешься, говорят.

– Твою ж мать! Ты прости меня Лена, но насколько ты могла рехнуться, чтобы поверить в бред, наболтанный твоими наголову больными подругами? Режешь вены? Не пробовала ногу отрезать? Знаешь, снижается масса тела, организму легче; можно меньше питаться – экономить на продуктах; начинают платить пенсию! Лучше бы пробовала шевелить извилинами! Ты дура, останешься с болтающейся кистью на всю жизнь, если силу не рассчитаешь и перережешь сухожилия, пытаясь, прости Господи, получить удовольствие. Это если кровотечение остановишь. Или ты физиологию не знаешь? Хотя откуда тебе знать, правда? Весь мозг высосали эмо-песни. Идиотка.

– Какого хрена ты меня обзываешь? Ты что? – Лена меняется в голосе.

– Какого хрена? Да ты себе вены режешь! Вот какого хрена!

– Ну, я не сильно порезала. Я не дура. Так, чуть-чуть, – в глазах Лены появляется стыд. Детский стыд. Словно отчитывается за не сделанное домашнее задание. – Я по коже, горизонтально, я не дура.

– Дура! Покажи.

– Не покажу.

– ПОКАЖИ! – Лена вздрагивает от моего крика, уводит глаза в сторону. Из соседних столиков начинают пялиться.

– Я же говорю, чуть-чуть… – она бледнеет и опять добавляет. – Я не дура.

Я хватаю ее протянутую руку и принимаюсь осматривать: ничего серьезного.

– Прекрати это, я сейчас заплачу! – она вырывает руку, на ее глазах, в самом деле наворачиваются слезы, беспощадно размывая жирные тени.

– Нет, не прекращу, идиотка ты тупая. Не прекращу, пока до тебя не дойдет, что ты окончательно свихнулась от этой эмо-херни! – Лена начинается злиться и плакать одновременно. – Завтра же поговорю с твоей мамой. Будем решать, что делать с тобой и твоими ненормальными подругами.

– Какое ты имеешь право что-то за меня решать?! – Лена похожа на маленькую ведьму. Обильно подведенная тушь стекает черными ручьями по усеянному пирсингом лицу. Металл, тени и слезы. И все на ее лице, как маска от окружающих. Как же до этого дошло?

Я замечаю, что кроме меня, плачущую Лену наблюдают из-за соседних столиков.

– Полное. Я имею полное право, Леночка. Потому что, если я за тебя в ближайшее время не решу, решать уже будет не за кого.

– Что ты о себе возомнил? Ты ничего не понимаешь! Ничего! Ты не знаешь, ЧТО я чувствую, ты не знаешь ничего… – истерика переходит в глухой плач и всхлипывание.

О, наивные тупые подростки. Почему вы всегда думаете, будто осознаете что делаете, понимаете жизнь и считаете, что все уже знаете, а надоедливые «предки» только вечно мешают?

– Лена, – я подсаживаюсь поближе, и одновременно стараюсь закрыть своей рукой весь этот скандал от чужих глаз, – позволь помочь. Я не могу понять, что с тобой происходит. Ты же себя разрушаешь. Я просто хочу помочь. Ты мне веришь?

Лена некоторое время думает, тихо всхлипывает, потом поднимает голову и холодно говорит:

– Мне не нужна твоя помощь. Не лезь в мою жизнь. Я без тебя во всем разберусь, ты только вечно расстраиваешь меня.

Я отсаживаюсь. Невозмутимо гляжу по сторонам.

– Хорошо, придется поговорить с твоей мамой. Завтра же, – я строю из себя строгого папашу, но выглядит это – я так чувствую – неубедительно.

– Ты не посмеешь… Ты не имеешь право!

– Посмею. Это не сложно.

Повисает пауза.

– Тогда я скажу ей, что ты изнасиловал меня полгода назад…

* * *

Я встаю из-за стола, подхожу к окну и опускаю жалюзи. Я люблю всматриваться в небо. Сейчас оно покрыто густыми тучами: лунный свет разливается по бархатистым лугам небосвода, окрашивая их в буро-черный и пепельный цвет. Это как смотреть на холст, авторство которого тебе не известно.

Я опускаю взгляд и вижу застывших светлячков, они редко горят на телах громадных домов-ульев. Где-то в них идут другие жизни, и ее участники наверняка видят окружающий мир по-иному. Мы словно бы смотрим в разные калейдоскопы, и каждый видит свои картинки.

Ниже, с высоты пятнадцатого этажа, можно разглядеть только свет горящих фонарей и очертания недвижимых машин с мигающими блекло-синими огоньками сигнализаций. А больше ничего.

Я приоткрываю окно и высовываю нос, чтобы набрать в легкие свежего воздуха. Делаю три глубоких вдоха, закрываю окно и задергиваю жалюзи. Я удобно сажусь за стол и хочу сделать это снова.

Я внимательно гляжу на фигурку за окном, которое ведет в виртуальный мир. Я впиваюсь в нее взглядом, не прерывая зрительный контакт ни на секунду, начинаю реже моргать. Вокруг ничего больше не существует – только сонная фигурка, я и тишина. Далекая и близкая. Манкая и пугающая. Я зависаю в этой тишине и сливаюсь с фигуркой.

Проходит еще мгновение, прежде чем я впрыгиваю в открытое окно.

* * *

Я оглядываюсь. Нарисованная тропинка вьется посреди гор, по другую сторону экрана она выглядит красочнее и выразительнее. Вон запрятался маленький кустик, зеленый и сочный, вон мертвое дерево, бесцветное и недвижимое, пугающе раскинуло каменные ветви.

Небо слепит глаза, а по ровной синеве плывут худые облака. По миру порхает мягкий прохладный ветерок и обдувает мне лицо.

В теле чувствуется легкость. Я могу свернуть горы, отправиться в любое путешествие, одолеть самого сильного врага. Чувства силы и воли кружатся вихрями в моей голове и ищут выход.

Я открываю инвентарь и перед глазами возникают предметы в несколько рядов. Каждый размещается в отдельной клеточке с темным фоном. Инвентарь, бесплотный, все же закрывает обзор. В бою такими фокусами лучше не пользоваться.

Я протягиваю руку в клеточку с ржавым одноручным мечом. Рукоять удобно лежит в руке, холодный клинок поблескивает; крупинки ржавчины портят вид, а на лезвиях кое-где виднеются сколы.