Лариса Теплякова - Ключи к чужим жизням

Мне удалось стянуть с неё розовый балахон. Без него она оказалась ещё более беззащитной и податливой. Все сразу пошло на лад само собой, как я и предполагал. Вскоре Ирина уже старательно двигалась со мной в такт, стремясь к звенящей вершине нашего плотского единения. В самый пик, в самый экстремальный момент нашего спонтанного соития, когда все земное стало неважным, когда телесная радость растекалась внутри упругими волнами, она простонала:

– Почему ты стал следователем?!

При этом она легонько колотила меня по спине своими маленькими кулачками, а я изливался в неё, освобождаясь от неимоверного внутреннего напряжения.

Я не ответил жене. Пусть сама распутывает свой тугой клубок противоречий. Ведь она делает это для своих клиентов, выводит их из лабиринтов юридической казуистики. И ничего, многие вполне здравствуют и процветают, оплатив её услуги.

Я отпустил Ирину и осторожно перевернулся на спину. Почему я стал следователем? Неужели не ясно, что каждый человек от рождения наделяется каким-то призванием, но нет никакой гарантии, что у него будет возможность получать за свой труд достойные деньги. Жизнь сложна и многозначна. Годы несутся вскачь, повергая ниц одних и вознося других, а потом вдруг резко все разворачивается наоборот. Как в песне почитаемого мной Макаревича: «… И часто паденьем становится взлет, и видел я, как становится взлетом паденье». Ведь почему-то ребята из «Машины времени» озвучили это.

Эпоха непостижимых перемен накрыла нас всех мощной волной. Мы барахтаемся, пытаясь выбраться на твердь. Всякий человек начинает метаться и ломать сам себя ради призрачного достатка. Вот и я побрел не в свои палестины. Но ведь кто-то все же должен делать то, что необходимо обществу в широком смысле!

Я чувствовал, что меня заносило в размышлениях. Уже нещадно морил сон, но разум упрямо стремился довершить начатое. Мысли путались. Они расплывались, словно акварельные краски на рыхлой, влажной бумаге. Все постепенно стало незначительным и не таким тягостным. Беспокойно, не сразу, но все же я крепко уснул в ту октябрьскую ночь с воскресенья на понедельник.

На маленькой кухне двухкомнатной «хрущобной» квартирки было очень тесно. Тут старая, обшарпанная мебель натужно доживала свой век, едва уже вмещая внутрь себя многообразную, необходимую людям утварь, но все же старательно служа владельцам. Ароматы готовящейся пищи толкались, смешивались, образуя какофонию съестных запахов. На конфорках газовой плиты соседствовали кастрюли с супом и тушеным мясом. На их эмалированных боках тоже остались безжалостные отметины бессменной службы – нагары, отбитое покрытие. В духовке румянились аккуратные пирожки с капустой. На столе развалились намытые овощи – заготовки для салата. Готовилось много, сытно, словно ожидался языческий праздник чревоугодия. Колдовала всем прекрасная белокудрая нимфа. Женственно двигаясь в двух кубометрах свободного пространства и страдая от неизбежной духоты, она творила своё привычное дело. Мелкие завитки её волос курчавились еще больше от потной влаги и весело подпрыгивали в такт движениям своей хозяйки. Её звали Марьяна.

Каждый воскресный день Марьяна старалась наготовить впрок, чтоб в начале рабочей недели, вернувшись вечером, было чем быстро накормить семью. А ещё ей всегда хотелось выделить выходной день из монотонной череды будней особенным, грамотным обедом.

На кухню вплыла мать Марьяны, Жанна Ивановна. Она материализовалась у дочери за спиной. Именно спиной Марьяна ощутила, что на кухонке стало немного жарче и теснее. Жанна Ивановна томно промурлыкала, растягивая слова:

– Марьяшенька, а скоро ням-ням? Сержик хочет кушать!

Эти, в общем-то, детские слова звучали нелепо из уст отцветающей женщины, да и сообщение про Сержика отдавало бесцеремонностью, но такое уж обыкновение имела Жанна Ивановна. Марьяна невольно подумала про себя, что мать могла бы и помочь ей, хотя бы ради своего вечно голодного Сержика. Эта мысль дежурно возникала в голове Марьяны. Она даже несколько раз пыталась её озвучивать, но словесные призывы Марьяны зависали в безответной тишине, никому не интересные. Все члены этой странноватой, разношерстной, недружной, но мирной семьи с удивительным коллективным упорством избегали кухонных тягот. Пожалуй, все были едины именно в привычке вкусно и обильно питаться, не обременяя себя при этом хлопотами по хозяйству.

– Сержик читал, читал и заснул, – дополнительно сообщила Жанна Ивановна своим фирменным мурлыкающим тоном. – А теперь он проснулся и хочет ням-ням!

Марьяне очень хотелось желчно заметить, что Сержика легче убить, чем прокормить, но все же она привычно сдержалась и не стала дерзить Жанне Ивановне. Ей было по-женски немного жаль свою мать. Она мягким голосом, несколько схожим с материнским, ответила нараспев:

– Нет, мамик, ещё подождите полчасика, я вас позову. А если тебе незатруднительно, то можешь порезать салат.

Жанна Ивановна молча повертелась несколько минут, рассеянно пожевала веточку укропа и плавно удалилась в свой мирок. Мать и дочь, существуя в смежных комнатах под одной крышей, проживали разные эмоциональные жизни. Мать пребывала в состоянии пылкой, ослепляющей влюбленности, а дочь на все события смотрела вполне трезво. Объектом страсти немолодой женщины был некий Сергей Николаевич Кулик. Их неожиданный брак многие считали мезальянсом и пророчили скорый финал отношений. Казалось, в наличии все обстоятельства для такого развития сюжета. Сержик был недурен внешне и моложе жены ровно на пятнадцать лет. В свое время он закончил с отличием геологический факультет МГУ и ныне занимался некоторый научной деятельностью вкупе с руководством небольшим отделом, в котором и работала Жанна Ивановна. Супруги почти не расставались.

Жанна Ивановна была соответственно на пятнадцать лет старше своего дорогого мужа, имела весьма скромное среднетехническое образование и поблекшие внешние данные. Но проходил год, другой, третий, а у них всё царили совет да любовь. Отчасти секрет, возможно, крылся в том, что Сергей Николаевич абсолютно был беспомощен в быту, но вполне элегантно владел искусством обращения со столовыми приборами во время трапезы. Трапезничать он любил. Жена же сумела окружить его неустанной заботой, вниманием и тем уровнем комфорта, какой в принципе был возможен на её небольшой жилплощади. Впрочем, своей жилплощади у Сержика не было. До женитьбы он скромно проживал в общежитии.

Сергей Николаевич имел полную возможность читать научную, художественную и публицистическую литературу сутками. Сержик Кулик был литературный наркоман. Он выписывал десятки периодических изданий, покупал тонны книг и читал все это запоем.