Татьяна Трубникова - Знаки перемен (сборник)

Только иногда она позволяла себе смотреть на него. Когда пила утром чай с молоком и стояла у окна. Он первый бежал в школу. Проходя прямо под ее окнами. В классе он будет терпеливо сидеть и ждать, повернувшись лицом к двери, когда она войдет. Чтобы схватить ее первый растерявшийся взгляд. Но пока она будет медленно потягивать чай с молоком… Однажды он поймал ее взгляд, когда она выходила из подъезда. Она не ожидала. Поэтому посмотрела. С тех пор ему удавался этот трюк несколько раз, пока Ли не решила ходить в школу позже… Поэтому она и пила чай с молоком у окна. Еще она могла спокойно разглядеть его, когда его вызывали к доске. Он тогда думал только о том, как ответить урок, и был трогательно беззащитен… Насмотревшись вдоволь, Ли снова превращалась в злую кокетку.

Школа кончилась. Сестры пошли работать официантками в ресторан «Звезда». Конечно, это была идея Ли. Отец настаивал на институте, он уже и ходы все разведал… Но Ли была упряма, а Люда ей в рот смотрела.

Их никто и никогда бы в ресторан не взял, если бы не все та же протекция отца. Людка гадала, каким образом ловкой Ли удалось его умаслить. Одно Людка знала – Ли может все!

Людке нравился просторный зал с чисто застеленными столами, убранными салфетками. Ей нравилось сервировать. А лица! Когда кто-нибудь заказывал фромаж и рябчиков, шофруа или сканцы, вряд ли представляя себе, что это вообще такое, но жадно желающий узнать, потому что звучит заманчиво, – на это стоило посмотреть!

К семнадцати годам красота Ли приобрела законченность отшлифованного куска мрамора. Недоброжелатели могли бы сказать, что расположение ее глаз, носа и губ напоминало открытку с нарисованной стилизованной кошечкой. Огромные, в пол лица, широко расставленные глаза, вздернутый крошечный носик, маленький, идеальной формы ротик. Очарованный же ею мужчина мог, пожалуй, сказать, что она напоминает ему аристократку прошлых веков, как их изображали на картинах: пухлый аккуратный рот, изящный мелкий нос и огромные распахнутые глаза.

Ли быстро освоилась на новом месте. Она умела роскошно улыбаться. Конечно, когда это было нужно и тем, от кого что-нибудь зависело. Ей безумно понравилась их форма. Белый передничек, который они накалывали на простое темное платье и белые цветы из флердоранжа в прическе делали ее похожей на гувернантку прежних буржуазных времен. Работница советского общепита. Всех ее коллег эта форма раздражала и даже унижала. Ли же чувствовала себя так, словно и родилась в ней. Она только укоротила и без того недлинный подол. Форма ей шла. Впрочем, как и любая одежда. Что бы она ни одела – ей было к лицу. Любой фасон шляп, любой крой платья, брюки, брюки, брюки… Уже в первый месяц она заработала достаточно, чтобы приодеться. Чаевые так и текли к Ли рекой. Как жаль, что ими принято делиться! Она одна приносила больше всех других, вместе взятых. А тут еще старшая официантка приревновала к ней своего бабника-мужа. И растущий из-за чаевых авторитет Ли. Ну, улыбнулась ему – такая малость! А ему приятно. Старшая устроила скандал, обвинив Ли в развратной поведении, позорящем их советский ресторан.

– Маленькая шлюшка! Задница с пятачок!

Пока старшая официантка кричала, сбежался весь персонал. Людка в ужасе ждала, что же теперь будет.

Ли спокойно смотрела на орущую коллегу и про себя думала:

«Жаба жирная. Да твоя задница не заслуживает и пинка в виде чаевых! Дура набитая. Ты думаешь, я буду с тобой тявкаться? Помечтай, уродина».

Хотя она стояла спиной к двери, по взглядам окружающих она поняла, что вошел директор. Вместо того чтобы высказать свои мысли или ругаться, она изобразила такое тихое отчаяние, такие непонимающие и покаянные глаза, которые были достойны театра. Все сразу поняли – этот обиженный ребенок и не понимает, в чем виноват. Ей даже невдомек, в чем смысл этих обвинений. Одного взгляда директору было достаточно. Он хорошо знал отца девочек. В такой приличной семье не может быть «маленьких шлюшек».

– Молчать! – рявкнул он на зашедшуюся в визге старшую официантку. – Вы уволены.

С тех пор с Ли никто не связывался.

Жаль, что дома вечно кто-нибудь был. Особенно Людка-липучка. Ни шагу от нее. «Ни минуты нельзя побыть одной!» – думала Ли, медленно раздеваясь. Она делала это танцуя. И заперла комнату, чтобы никто не вошел.

Трельяж отразил ее гибкое кошачье тело каждой створкой.

Ли с удовольствием рассматривала свое тройное отображение. В дверь стучали. Людка. Фиг тебе. Ли повернула одну из створок. Теперь ее отражение убегало, неисчислимо множась, вглубь зеркала…

…Лезвие бритвы отражало листву… и гладило нежную кожу…

…Так она могла стоять часами, не отрываясь от своего отражения. Что и делала часто в детстве, пока Людка нянчила пупсиков. Свое лицо она знала до мельчайшей черточки. Все выражения, капризы, улыбки – все оттенки ее настроений сначала прошли через зеркало. Так что она точно знала силу каждого своего взгляда. До чего же ладно она устроена! Неширокие, но женственные бедра, узкая талия рюмочкой, маленькие, высокие, восхитительной формы груди. Она смотрела на себя и невольно сравнивала их с двумя наливными яблоками, к которым так и хочется припасть губами… Ли вздохнула. Накинула халат. Величественно, по-королевски, покинула комнату. Распахнув дверь перед самым носом сестры.

Но через несколько секунд за Ли захлопнулась другая дверь – в ванную.

В каком-то итальянском фильме она видела, как героиня блаженствовала в пушистой пене. Увы! На советских прилавках буржуазных излишеств не было. Зато был импортный шампунь с ароматом розы, который отец подарил матери на 8 марта. Ли выплеснула в ванну все, что оставалось во флаконе. Синтетический дурман розы обнял ее.

Медленно, гладя шелк кожи, опустилась в горячие руки воды. Зачерпнула пену горстями, украсила пухом груди. Красные маковки выглядывали из снежной белизны. В каждом движении Ли было любование собой. Дунула – веселые пузырьки прыснули в стороны. Засмеялась. Бездумно, счастливо.

Лежала в ванне битых два часа.

И плевать ей было, что отец стучал в дверь и требовал освободить ванну… Она блаженствовала под его стук и возмущенные выкрики.

Вышла лениво, горделиво, расслабленно. Укутанная полотенцем. Так все иностранки делают. В итальянском фильме так и было. Отец лишился речи от возмущения ее видом.

Рухнула голая спать.

Сестра напрасно кричала и ругалась, пытаясь выжать из флакона последние капли шампуня. Ей нечем было мыть голову.

Ли младенчески спала.

Отца сестры почти никогда не видели. Вставали поздно. Ресторан открывался в два. Отец уходил на работу – они еще спали. Вечером он приходил, ел свой ужин, смотрел программу «Время» и шел спать. Часа через три-четыре, но каждый раз по-разному, возвращались дочери. Обычно на такси. Благо, зарабатывали они достаточно. Отцу очень не нравилась их жизнь, но сделать он ничего не мог. Вырастил на свою голову! Мало им было икры и красной рыбы, что таскал он по спецзаказам! Дома палец о палец не ударят! Мать все делает. И стирает, и готовит. Принесут свои объедки и гордятся этим. Стыдобушка!