Далия Трускиновская - Мы, домовые

– Да, хозяин у них строгий, Поликарп Федотыч, – согласился дедушка. – Вроде меня – бездельников страсть не любит. Вот еще тридцатая квартира в холодный шкаф смотрителя зачем-то искала…

– Был.

– Ну и что же там за шкаф такой, что ему отдельный хозяин нужен? – заинтересовался Феоктист Степаныч. – Я-то спрашивал – тамошний дедушка отмалчивается.

– От того шкафа он уже слезами плачет! – почему-то с весельем, чуть-чуть не со смехом поведал Прохор. – У них хозяйский сын железками балуется. У него в комнате на столе не помещаются, так он у родителей полку в шкафу выпросил. И вся эта железная дребедень по шкафу распространилась! Порядку – никакого!

– Да, железки – это опасно, – согласился Фооктист Степаныч. – А ты чего это, Прохор, скалишься?

– Тамошний дед рассказывал – брожу, мол, по этим завалам, разгрести пытаюсь, вдруг за дверцей слышу: так-перетак, мамка сдохла! И дверцу – нараспашку! Он аж за сердце взялся, еле затаиться успел, сидит, охает, слезы утирает. Хозяйка-то у них добрая, душевная. Это что же за паршивец в семье вырос, плачется, матери лишился – и такие слова выговаривает! Как же теперь в дому без хозяйки-то? А парень полез в железки свои, вытянул одну и кому-то там, в комнате сидящему, так орет: что сдохла – это ерунда, мы ее сейчас спокойно в мусор выкинем, я вот тут другую отыскал, малость похуже, но сойдет! И уволок свою железку. И точно, сказал тогда тот дед из тридцатой, железки ему заместо мамки, батьки, теток, дядек и даже, прости Господи, баб. Так пусть и дальше живет, тьфу!

– Заклял, значит. А нехорошо домового дедушку злобить… По его слову и выйдет. Ну, удачи тебе, Прохор! Обживайся. Вот дырочка за подкладку ведет – тесновато, ну да привыкнешь.

– Привыкну. Спасибо, дедушка.

– То-то.

До утра Прохор знакомился с сумочным хозяйством. Порядка наводить пока не стал – пыль разве что прибрал и выкинул, да еще новую, но пыльную жевательную резинку. Посчитал деньги в потайном кармане. Отыскал завалявшийся колпачок от авторучки, самой авторучки не приметил, решил подождать – авось объявится. Мелкие монетки собрал и положил в кармашек, где визитные карточки.

Утром, услышав голоса, затаился.

Хозяева завтракали на кухне. Командовала она – хозяйка. Мужской голос лишь бубнил. Потом цепкая ручка подхватила сумку – и начался день!

Сумка открывалась раз этак двести. Наманикюренные пальцы так и врезались в нагромождение жизненно важных мелочей. Первым делом хозяйка сунула в самое большое отделение мобильный телефон. Прохор такую штуковину видел впервые – но вещица была крупная, гладкая, аккуратная, и, очевидно, большой заботы с его стороны не потребовала бы. Футляр с очками тоже показался ему безопасным. Ждал Прохор ключей от квартиры – но так и не дождался. Хозяйка держала их на одной цепочке с ключом зажигания.

Должность сумочного оказалась суетливой. Только успевай в свой закуток нырять. К концу дня Прохор умаялся – словно мешки с перловкой и гречкой таскал. Одних жвачек шесть штук поймал.

Вечером, когда хозяйка, оставив сумку в гостиной на кресле, где по ночам и было ее постоянное место, пошла на кухню с мужем, нанес визит Феоктист Степаныч.

– Ну, с первым тебя деньком! – поприветствовал. – Наша-то в духе! День у нее заладился. А сам – ох, и говорить неохота…

– Что – сам? – полюбопытствовал Прохор.

– Что-что! Наказывала ему – мусорное ведро вынеси, в магазин сходи, непременно стирального порошка прикупи…

Дедушка, зажимая корявые пальцы, насчитал полторы дюжины поручений.

– А он про порошок забыл, сантехника не вызвал, сам кран чинить пытался, а кран заморский, работа тонкая, ну и сорвал резьбу, теперь уж не струйка бежит, а хлещет! Не хозяин это, Прошенька! Ох, не хозяин! С оглоблю вырос, а ума не вынес! На-ка, паек получай. Сыр голландский, колбаска полукопченая, еще сухарики. Заработал!

– Да ничего вроде и не делал… – смутился Прохор, в последний раз видевший колбаску полтора года назад.

– Хозяйкино настроение соблюл! – строго, подняв перст, объяснил дедушка. – Это многого стоит.

И, видать, не от души похвалил.

Сглазил, нечисть антресольная!

Прохору бы исхитриться и закрыть на ночь сумку. Но там приторно пахло всякими бабьими притираниями. Он и вздумал проветрить. А того не учел, что полуоткрытая сумка держится на мягком неустойчиво. Обнаружилось это, когда на кресло прыгнул и шлепнулся набок рыжий кот Персик.

Сумка завалилась набок. Прохора мотнуло и тоже уложило.

– Ах ты, окаянная! – проворчал он, весь растопырившись, чтобы не позволить мелочевке выскочить наружу. Собирай ее потом!

Однако тюбик губной помады, который он поленился переложить из бокового тряпочного кармашка в косметичку, перелетел через его голову и шлепнулся на кресло. Прочее уцелело.

Закатить тюбик было бы несложно. Это не пузырь толстого стекла, который хозяйка называет «дезиком». У того пузыря есть углы, хотя и сглаженные, его кантовать нужно, а помада – что? Ногой пихнул – и покатилась. Однако рано Прохор радовался. Высунувшись из сумки, он увидел рыжую усатую рожу.

Персику стало скучно. Он соблаговолил проснуться и заинтересоваться. Он изволил приоткрыть медный глаз и потрогать помаду лапой. И она покатилась прочь от сумки.

Прохор решительным броском метнулся в кульбит, проскочил прямо под кошачьей мордой, но промахнулся – патрончик с помадой неотвратимо двигался к краю кресла. Чтобы поднять его с пола, потребовалась бы помощь Феоктиста Степаныча, или холодильного Ерофея, или даже секционного Герасима пришлось бы звать, хотя его из секции выманить – свистеть умаешься. Прохор покатился следом за помадой и у самого края поймал ее в объятия. Если бы ему предложили служить домовым дедушкой в почтенном доме, где непременное условие – завести домовиху, то именно так бы он прижимал к груди молодую пригожую домовиху.

Он боялся шевельнуться, чтобы не грохнуться на пол вместе с помадой. Персик смотрел на это объятие, держа наготове когтистую лапу. И очень осторожненько подтолкнул… без злого намерения, просто потрогать хотел…

На лету Прохор брыкнул помаду, чтобы хоть приземлиться безопасно. Она ударилась о ножку стола, и тут же Персик кинулся на нее, делая вид, что наконец-то домой забрела жирная мышь. И погнал, погнал! Прохору оставалось лишь следить за диковинными прыжками и выкрутасами.

Как все персы, Персик был безмерно ленив. Ему вполне хватило полутора минут игры. И он растянулся на ковре, всем видом показывая – месячная норма активности выполнена и перевыполнена, жаль, что хозяйка не видела и не похвалила.

– Ты куда ж ее девал? – забеспокоился Прохор. Звать помощников, как выяснилось, было еще полбеды. Хотелось бы еще найти помаду – а треклятый кот на пятачке в квадратный метр умудрился ее бесследно спрятать.