Далия Трускиновская - Мы, домовые

Магазинный домовой был ему незнаком. Обнаружил его Аникей Киприянович занятого делом – дохлую мышь на двор выволакивал.

– Развелись, спасу нет! – пожаловался магазинный. – Их ядом травят, а яд неправильный попался, они от него только толстеют.

– А эта от обжорства, что ли, померла?

– А эта в ловушку попала. Я на них ловушки ставлю там, где не видно.

Аникей Киприянович растолковал, что на дворе, у стенки, того гляди, покойник образуется.

– Может, его просто-напросто покормить следует? – предположил весьма упитанный и кругломордый магазинный. – Сейчас ко мне заведем, у меня тут всякого добра – прорва!

Подхватив странника с двух сторон, они через щель, образовавшуюся между квадратными бетонными блоками, дорожкой выложенными вокруг магазина, и магазинной стеной, втащили его на склад.

– Ну, выбирай, чего душеньке угодно! – щедро распорядился магазинный.

– А чего выбирать? Пустота одна… – прошептал странник. – Стенки голые, пыль на полах… одни запахи остались…

– Какие еще голые стенки? – магазинный обвел взглядом свое хозяйство и вдруг дико заорал:

– Обокрали!!!

Впоследствии, вспоминая эту диковинную историю, Аникей Киприянович очень удачно изображал в лицах, как вопил магазинный и как сам он, увидев взамен ящиков и стеллажей с товаром полнейшую пустоту, тряс башкой и протирал глаза. А с особым удовольствием и успехом – что было потом.

– Бежать, бежать скорее, искать воров, ловить, хватить! – голосил магазинный. – Может, еще недалеко утащили! Телефон у заведующей! В милицию звонить!

Подвал был длинный, в конце имелась дверь, очевидно, открытая, потому что именно к ней понесся магазинный и вдруг его что-то отбросило. Башка его мотнулась, он шлепнулся на мохнатый зад и схватился рукой за лоб.

Аникей Киприянович поспешил на помощь.

– Тут кто-то есть, – заплетающимся языком сообщил магазинный. – К двери меня не пускает. Ступай ты, может, тебя пропустит…

– Ага, и меня по лбу благословит! – огрызнулся Аникей Киприянович и стал мелкими шажками продвигаться к двери, и не просто так, а в стойке кулачного бойца – левым боком вперед, левая согнутая прикрывает грудь, правая готова сверху нанести крутой и стремительный удар, при удаче стесывающий вражий нос вровень со щеками.

Именно потому, что он двигался медленно, то и не пострадал, а уперся плечом в нечто плотное, хотя и незримое. Тут только до него дошло, что в дело опять вмешалась кикимора и отвела всем глаза. Ощупав незримое, он установил, что это край железного стеллажа, на котором стоят пакеты и банки.

– Эй! Ты того, не волнуйся! Ничего не украдено! – сообщил Аникей Киприянович магазинному. – Это нам кикимора глаза отвела…

Сказал он это – и задумался.

Выходит, кикимора за незваными гостями следом поплелась?

И на кой ей это все нужно?

– Отродясь у меня тут кикимор не бывало, – обиженно отозвался магазинный. – Я за порядком круто слежу! Кабы завелась бы – я бы всех на помощь позвал, а ее выставил!

– Кого это – всех?

– А тут у нас общество, – сообщил магазинный. – В соседних домах довольно много домовых завелось, мы на чердаке собираемся, это зовется сходка. Кикимора никому не нужна, мы бы ее всем миром выперли!

Аникей Киприянович знал, что у домовых нет такой привычки – что-то делать всем миром. Впрочем, кикимора – такой подарок, что ради нее, пожалуй, и самые сварливые домовые дедушки объединят усилия.

– Иди к старшим, собирай сходку, – сказал Аникей Киприянович. – А пока хоть наощупь нужно чего-то сыскать и найденыша покормить, пока не помер. Где тут у тебя ну хоть печенье в пакетах?

Растирая правой лапой пострадавший лоб, а левой ведя вдоль края стеллажа, магазинный пошел искать печенье.

– Морок это, – вдруг сообщил странник. – Нет тут печенья и не будет.

– Точно, нет печенья… – удивленно подтвердил магазинный. – Это что же делается?!

Аникей Киприянович опустился рядом с ним на корточки и крепко встряхнул за плечи.

– Будешь под лапу говорить – пасть порву, – тихо, но увесисто пообещал он. – Ишь, разболтался, покойник!

– Ты меня не трожь… – прошипел странник. – Меня обижать не велено…

– Кем это не велено?

– А не помню, – основательно подумав, произнес странник, и по роже было видно – прекрасно помнит, но скрытничает.

– Ну, ладно… – Аникей Киприянович выпрямился. – Ну-ка, брат магазинный, помоги мне найденыша обратно на двор вытащить! Обижать его не велено! Ну так и кормить тоже не велено!

– Погоди… – магазинный обшаривал полки. – Тут у меня шпроты, тут сардины…

– Потом банки сочтешь. Бери его слева, а я справа.

Через ту же щель они выволокли странника и уложили на травку.

– Пусто, сыро… – пробормотал тот.

– На кой хрен ты с ним связался? – безнадежно спросил магазинный. Но Аникей Киприянович, не отвечая, полез обратно в щель.

Как он и думал, магазинный склад был виден во всех подробностях.

– Ступай сюда! – крикнул он. – И гляди внимательно, все ли на месте!

Магазинный ворвался на склад и ахнул.

– Как это у т-т-тебя получилось? – спросил, теряя и вновь обретая дыхание.

– Беги, собирай своих, – велел Аникей Киприянович. – А я этого постерегу. Близко подходить уже не стану. Кто это диво разберет – вроде помирает, а никак не помрет и вон что творит…

– Да что ж это за диво такое? – уже предчувствуя ответ, без голоса произнес магазинный.

– Сдается мне, что это мы с тобой кикимору изловили…

Деревенские домовые хотя и плохо знают повадки нежелательной соседки, однако ни разу ее на превращении в мужской пол не ловили. А городские домовые уже не знают, какой пакости ожидать, и потому ожидают всех пакостей разом. С другой стороны, вот вычитал Трифон Орентьевич в книгах не шибко длинное, но ученое слово «мутация». И как сели разбираться – так и обнаружили, что городской домовой от деревенского уже заметно отличается – шерстка шелковая, особенно у домових, у которого растут усы – так длинные и упругие, как у холеного кота, и уши как-то иначе торчат.

Сказалось, видимо, и то, что городским очень хотелось чем-то отличаться от деревенских родственников.

А раз с домовыми приключилась эта самая мутация, то почему бы ей не приключиться с кикиморой? Раньше не умела мужиком перекидываться, а теперь вот выучилась. И ведь ее, заразу, от домового не отличить! Правда, домового тощего и изможденного, а такие встречаются очень редко. Но на то, чтобы упитанность изобразить, у проклятой кикиморы, надо думать, сил уже недостало.

Так рассуждало высыпавшее из квартир на улицу незримое для человека население.

К тяжко дышащему страннику близко подойти боялись – следили за ним из углов и щелей, строили домыслы и догадки, иной домовой помоложе кидал в него камушком и получал за это от старших подзатыльник.