Эльвира Дартаньян - Господин Кокаларис

За стенами больницы как раз вступала в силу славная весна, озаряя всё светом солнца и первой капелью. Над гордыми кронами деревьев вместе со стайкой голубей важно кружили серо-чёрные вороны, и самые смелые из них подходили ближе к лавке и косили на меня чёрные бусины глаз. Одну из них я даже научилась узнавать. Впрочем, она меня тоже. Как только я садилась на лавку и звонила Димке или папе, ворона тут же мостилась на ближайшей ветке и словно слушала. А потом у неё появился приятель. То, что это именно ворон, я как-то сразу догадалась: огромный, чёрный от клюва до кончика хвоста, молчаливый и важный. Он прилетал в тот момент, когда я выходила в сад, садился рядом с серо-чёрной подругой и… вот уж, воистину, пялился – на меня.

Ну, это птицы. Люди в здешней больнице удивляли ничуть не меньше. С первых же дней они вдруг прониклись ко мне таким вниманием и заботой, словно знали всю жизнь, и при каждой встрече называли "нашей ласточкой". А ещё мне желали скорее поправиться и вернуться домой. И не в город, а к бабушке Маше. Сама же бабуля на мой вопрос пожала плечиком: мол, люди в Больших Дубцах сердечные, дедушку Ивана любят и помнят – отсюда и мне почёт.

Ну, я постаралась отвечать им тем же, но сдержаться, порой, было очень трудно.

А вот потом в больнице появился странный тип – любитель чёрного цвета. В первый раз мы столкнулись с ним на лестнице, когда он торопливо сбегал по ступенькам и, не глядя, толкнул мой жутко неудобный гипс. Вскрикнув, я отшатнулась к перилам и зажмурилась от боли.

– Ой, – выдохнул растерянный голос, – простите! Я не хотел.

Открыв глаза, я тут же забыла обо всём: передо мной стоял высокий черноволосый парень лет двадцати пяти, черноглазый, благородно бледный и… красивый. До умо-помра-чения! Шаблон так и просился сам собой, поскольку густые волосы цвета воронова крыла лёгкими волнами падали ему на плечи, а чёлка игриво вилась над изогнутой левой бровью. Уф, я таких только в кино и на картинах видела. Он снова пробормотал извинение, и тонкие пальцы невольно скользнули вдоль гипса, остановившись в районе моей ключицы. Так близко к шее, что мне вдруг так захотелось коснуться щекой его изящных пальцев – ах! Не знаю, что меня остановило: наверно, трезвый разум сумел пробиться сквозь пелену его чарующего взгляда.

А через миг в мои уши снова влился бархатистый голос:

– Вы в порядке?

– Почти, – пробормотала я.

– Позвольте вам помочь?

С помощью его рук моё тело приняло вертикальное положение. Тонкие пальцы ещё раз скользнули по гипсу – на сей раз сверху вниз. Он спросил о моей руке, и я – теперь уже с насмешкой – рассказала, как отчаянно избегала столкновения с лосем и врезалась в дерево.

– А-а, так это ваш "немец" сплющил свой зад о старый дуб?

– Да, мой "Мерседес". А вы… уже знаете? Надо же. Боюсь увидеть свою бедную машину.

– Да уж, вряд ли она уже поедет.

"Выходит, он осмотрел мою машину? Ловко!", – подумала я, но спросить ничего не успела: парень вдруг отступил на шаг и чуть склонил голову.

– Афанасий Кокаларис, – представился он, тут же одарив меня горящим взглядом.

Блин, я бессовестно не сдержалась и хрюкнула от смеха.

– А что такого? – вздёрнул бровь красавец. – В переводе с греческого "Бессмертный Тощий".

Нет, он явно издевался. Тощий да ещё бессмертный! А сколько гордости во взгляде!

– Очень мило, – улыбнулась я. – Как видно, перевод вас не смущает.

– Нисколько.

– А я – Вероника Царевич.

– Ух ты! – оживился Афанасий. – А дедушка – Иван?

– Да. Вы были знакомы?

Афанасий загадочно улыбнулся.

– Встречались, однажды. Хороший был человек. Моя тётка Ядвига его лично знала. Она вот тоже в больницу попала – кашель, говорит, замучил. Настои да травки уже не помогают. Ах, да – она же, по сути, Баба Яга.

– Может, ведунья? Или травница? – поправила я, на что Кокаларис только хмыкнул:

– Нет, Яга – чистой воды. Ну, если так можно сказать о коварной старушке с бородавками. Э-эм, Вероника, а вы после ужина гуляете? Предлагаю увидеться.

Круто сменил тему! Похлопав глазками, я невольно остановила взгляд на чисто выбритом подбородке Афанасия, а точнее, на его мягких, приятных губах. Он улыбался. Ну, как тут не потерять голову?! Конечно, я согласилась. А как только Афанасий скрылся из виду, с меня как будто слетела невидимая пелена его чертовского обаяния. Нет, он не перестал мне нравиться, а даже наоборот заинтриговал. Это же надо: такой красивый и галантный, и в такой дыре! Заботливый племянник Бабы Яги! Хе, наверно, ему наследство светит – избушка на курьих ножках и ступа с метлой. А что, можно вместе с домом путешествовать или бесплатно летать по миру. "Надо бы узнать, что он за птица", – подумала я, совершенно не отдавая себе отчёт – зачем мне это надо. Просто хотелось и всё.

И вот после ужина я поспешила в больничный сад.

Загадочный господин Кокаларис был не один: рядом с ним в кресле-каталке важно восседала сухая престарелая дама – вся какая-то серо-чёрная, как ворона. Ни лёгкий макияж, ни кружевные митенки и даже плед на коленях не выбивались из общей гаммы. А как только Афанасий подвёл меня ближе и представил, я приметила на лице Ядвиги ещё и парочку волосатых бородавок – тоже серых.

"Ну, точно Баба Яга", – подумала я, и невольно вздрогнула от хриплого, неприятного кашля.

Достав из складок пальто серый кружевной платок, тётка важно промокнула губы и, одарив меня холодным взглядом, повернулась к племяннику.

– Как говорит современная молодёжь, – прохрипела Ядвига, потянув Афанасия за рукав, – это тебе как два пальца… ну, ты понял. Сетями своими её не окутали, так что действуй смело – не замараешься. А по глазам и личику видно – эта с радостью отдаст. Ласточка! И ещё: не увлекайся, милый. Ивана нет, а Алешка старый, но вспыльчивый – он её обожает.

Кокаларис, не теряя фирменной усмешки, досадно поморщился.

– Тётя Ига, я всё понимаю, – заметил он.

– Афоня, я тебя предупредила. А теперь отстань, я уж насмотрелась. Сама поеду.

Парень беспрекословно подчинился, позволив даме управлять каталкой. И, несмотря на свою болезненность и сухость, тётка Ядвига довольно шустро укатила к больничному крыльцу и отдалась в руки ловким мед братьям. А мы остались вдвоём с Афоней и с минуту молча пялились друг на друга. Воспользовавшись тем, что я перевариваю услышанное, Кокаларис смущённо улыбнулся и осторожно заметил:

– Моя тётка такая болтушка. Временами мне кажется, что у неё не бронхит, а язва. Причём, пожизненная.

– Она говорила о нас, – нахмурилась я, глядя на него с подозрительным прищуром. – Что значат эти слова про сети, ваши действия и прочее? Я так понимаю, что наше знакомство не случайно?

– Ну, да, – без тени смущения кивнул Кокаларис. – Я искал с вами встречи. Как раз с момента аварии.