Мира Троп - Слуги этого мира

Наконец, воцарилась тишина. Ни Стража, ни человека не появится здесь до завтрашнего дня.

Женщина выдохнула, прошла к углу в другом конце комнаты и взяла прислоненный к стене веник, черенок которого доставал ей до подбородка. Дежурство – не такое уж страшное наказание. Все жители Пэчра хотя бы раз оставались наводить после занятий порядок, и не важно, за проступок или просто в порядке очереди. Она отделалась малой кровью.

Даже слишком.

Эта мысль не давала Помоне покоя. За такое наглое нарушение порядка с ней должны были сделать что-то во много раз более худшее. Но что, если наказание только ждет ее впереди? Ведь передал Страж что-то своим собратьям. И вот это действительно было плохо: в обществе, где ценность человека измерялась количеством отпрысков, Помона не значила ничего. Ни для людей, ни тем более для Стражей.

« Очень скоро они избавятся от тебя », – неоднократно предупреждал ее Пуд.

Горбатый старик, который оправдывал свою лень сопротивлением режиму Стражей, был последним человеком, к которому хотела прислушиваться Помона, но он был прав. Стражи много сил и времени уделяют тому, чтобы человечество плодилось и развивалось. Что может предложить им она, старая дева?

Мои ткани.

Да. Ткани и только ткани могли поднять ее в обществе. Если своим трудом она освободит руки женщин Пэчра, она ведь будет полезна, так? Разве это не ее косвенный вклад в то, чтобы у них появилось больше времени, чтобы заниматься потомством?

Хватит об этом.

Но Помона не могла не думать. Ведь уже очень давно заметила, что Стражи пристально наблюдают за ее семьей: слушают разговоры, собираются ночью у них под окнами и как бы невзначай поворачиваются в их сторону, когда Помона выводит сестру погулять в тени дома – туда, где свет старой звезды не мог причинить вред ее нежной коже.

У Помоны было всего две догадки, которые могли объяснить такое пристальное внимание Стражей к ним. И одна нравилась ей меньше другой.

Ненавязчивую слежку Стражей Помона заметила аккурат в то время, когда байка о неплодовитой семье Помоны стала легендой, вплоть до появления у молодых примет: девушкам нельзя было приближаться к их дому накануне свадьбы. Ни одной похожей травли Пэчр не знал, но кто может поручиться, что раньше в поселении не было бездетных женщин? Что, если их просто истребляли за ненадобностью? Без шума, чтобы не тревожить тех, кто успешно помогал Пэчру расти и процветать? Помона сама себе боялась признаться, что ждет дня, когда грубая бледно-розовая ладонь – единственное безволосое место на теле Стража, – опустится ей на плечо, чтобы увести туда, откуда она больше не вернется и не станет зря переводить ресурсы.

Была у Помоны и другая догадка, но родилась она скорее из тех малых материнских чувств, которые пробуждала у нее младшая сестра. Начало слежки Стражей пришлось и на появление в их доме Иды. Помону не покидало щемящее чувство того, что по какой-то причине Стражи положили на малышку глаз. Из-за того ли, что Ида была не по годам усидчивой, любопытной и внимательной? Из-за бесцветных ли своих бровей? Помона и сама понимала, насколько ее опасения притянуты за уши, но факт оставался фактом: особое внимание Стражи проявляли как раз тогда, когда Помона выводила Иду из дома. Каждый раз, когда Помона наставляла сестру, учила ее или играла с ней, Стражи будто начинали к ней присматриваться. Оценивать. Принюхиваться .

Помона прикусила губу. Она поднимала скамейки и со стуком ставила их на парты, чтобы не мешались, когда будет подметать. Конечно, это неправда. У Стражей нет ни одной причины выделять среди сотен детей Пэчра одного ребенка. Разве что…

Ида из нашей семьи. Малодетной, неплодовитой и ненавистной.

Что, если Стражи подумывают избавиться от Иды, обреченной быть такой же старой девой, с Помоной заодно?

Это уж слишком.

Помона с силой грохнула о парту очередную скамью и остервенело принялась мести пол. Пыль летела во все стороны, вихрилась в свете старой звезды, кружилась под потолком. Она сбавила темп, только когда душное облако попало ей в лицо: Помона закашлялась, утерла рот рукавом блузки и притихла.

Конечно, нет. Если бы они хотели сделать что-то с малышкой, и тем более с ней самой, сделали бы это давно.

Подкрепившись этой мыслью, Помона взялась за наведение чистоты с двойным упорством. Ее ждут дома, и надо бы разделаться со всем поскорее.

Помона наскоро привела классную комнату в надлежащий вид и боком двинулась по коридору, все приближаясь к выходу из школы и свободе. При каждом ее сильном гребке облачка пыли, пуха и сена, которое притащили на обуви ученики, катились далеко вперед. Помону окружил запах разогретого светом старой звезды дерева и влажной почвы под половицами. Доски прогибались под ее тяжестью. Людские голоса едва достигали ушей.

Помона распрямилась, чтобы перевести дух, и с улыбкой оглянулась на пустые парты. Она любила оставаться в школе в одиночестве, и особенно –стоять в центре длинного, залитого светом коридора в почти полной тишине. Безмолвие и медленно кружащиеся пылинки почти осязаемо обнимали ее со всех сторон, от чего приятно крутило живот; хотелось смеяться. Хорошо, что наказавший ее Страж об этом не знал.

Женщина вымела оставшийся мусор на улицу. Кусочки сухой грязи и щебень задорно выстрелили во двор со школьного порога. Она выглянула наружу, чтобы как следует вытряхнуть веник, но улыбка исчезла с ее лица: Помона встретилась взглядом с важно вышагивающим мимо мужчиной. На вид он был совсем еще молод, а в его руках был букет из трех культур.

Пучок ромашек в центре – девичья невинность. Амариллис, почти полностью съедающий своим размером и цветом белые хрупкие цветочки – мужская сила. Колоски льна, обнимающие цветы плотным, густым кольцом – плодородный союз.

Парень с редкой русой бородой и зачесанными назад волосами шел предлагать девушке руку, сердце и бессонные ночи у люлек.

Помона быстро опустила глаза, сделав вид, что увлечена очисткой веника, но вновь подняла взгляд, когда мужчина отвернулся. В распахнутой на груди рубахе он, свежий, как весенний лист, аккуратно подстриженный и довольный собой, шел прямо к ближайшему от школы дому. Помона увидела, как при приближении молодца две женщины – вероятно, мать и бабушка невесты, – с радостными воплями вскочили с грядки и рванули в дом. «Ханна!» – кричали они, на бегу вытирая об юбки перепачканные землей руки. «Ханна!»

– Ханна, – повторила Помона, будто тоже хотела предупредить счастливицу. Но ее слабый голос растворил порыв ветра.

Эту девушку она видела несколько раз на посевах. Трудолюбивая, светловолосая и совсем юная – двадцать один год ей исполнился только на прошлой неделе. И ее уже зовут замуж. Уйти от родителей. Родить через год. А еще через год – родить опять. И еще. И еще.