Ольга Овчинникова - Доедать не обязательно

– Точно! В последний раз она была… здесь… – Соня шарит пальцами между листьями, у самого дёрна; досадливо морщится… – Потеряла, дура, – и, испуганно подавившись последним словом, с цветком в обнимку торопливо ныряет в ванную.

Там она включает душ, проверяет запястьем температуру и осторожно моет тонкие листики, пропуская их между пальцами.

– Когда-нибудь ты зацветёшь, – говорит полушёпотом. – А потом Ириска вернётся с морей, созвонимся, и ты поедешь домой. А встречаться с её обиженным мужиком… Да ну его нафиг. Вдруг он отбитый на всю голову…

Она встряхивает горшок, – с листьев осыпаются капли, – и ставит его на стиралку. Там лежит скомканная жёлтая футболка – хлопчатобумажная, она держит запахи особенно долго и за вчерашний день насквозь пропиталась пòтом. Соня дотрагивается до неё, а затем, не выдержав, порывисто вжимается в мягкую ткань и лицом, и грудью. Её можно задушить этой футболкой – такой она делает вдох.

Мучительным смерчем в неё врывается смесь из мёда, солёных фисташек и мускуса, – аромат роскошный, изысканный, словно из коллекции редких духов. Под рёбрами галопирует сердце.

Выдох и, снова, болезненными урывками несколько жадных вдохов, – ноздри её трепещут, будто у дикой лани, почуявшей запах пыли, порохового дыма и тёплой крови.

Она сгибается пополам, втиснув в себя нестерпимый источник афродизиаков и навалившись животом на стиральную машинку.

« Так может пахнуть только он – и жизнью, и смертью одновременно, – читает Грета, стоя у окна, чтобы наверняка увидеть, когда в калитку с улицы войдёт эта женщина. – В этом суть его аромата, и я хочу утолить свою жажду обладания им, завладеть этим запахом, запомнить его до мельчайших деталей, до самой отчаянной ноты.

Я хочу быть этой футболкой и касаться его спины, и груди, и змеи на его плече; впитывать пот и до нитки пропахнуть им, – пропахнуть насквозь, заарканить, заякорить, вплести в этот запах свои эндорфины. Как жаль, что нельзя задержать в себе воздух навечно – сожрать его лёгкими, законсервировать и оставить. Это как наркотик, на который можно отлавливать женщин.

Вот вчера, например. Мы зашли в пиццерию… »

– Что за парфюм у Вас? – девушка за стойкой приветливо улыбается им. Вернее – ему. – Очень приятно пахнет.

В этот момент Соня готова задушить её, перегнувшись через прилавок. Она сжимает и разжимает кулаки, будто боец на ринге: «Хватит таращиться, любезная молодая сучка! Он не пользуется никаким парфюмом, дура ты набитая!»

– Спасибо, – говорит мужчина своим инфернальным 16 16 Инфернальный – демонический, дьявольский, адский. голосом, от которого могли бы обкончаться все кошки в округе. И он чуть сдерживает улыбку – как тогда, у цветочного ларька! – Маленькую пиццу ранч, будьте любезны, и сырный соус.

Девушка, блестя глазами, пробивает заказ и мельком бросает на него – Сониного мужчину! – свой похотливый взгляд! Хочется повыдирать ей ресницы – пушистые опахала, прилепленные в каком-то сраном салоне красоты. Соня зажмуривается, сжимаясь в тугой комок. В ушах исступлённо клокочет взбесившееся море. Изнутри, из самых недр живота зарождается глухое:

– Р-р-ры…

– Леди, выберите столик, – мужчина поворачивается к ней, но та не слышит. – Леди! – трогает её за плечо.

Та вздрагивает. С трудом разжимает кулаки – на коже остаются следы от ногтей – восемь вдавленных полулунок.

– Столик, – нетерпеливо повторяет он.

Она послушно кивает и, ссутулившись, отходит подальше от кассы, где и выбирает место – у окна. Они садятся.

Рядом с ней мужчина становится отрешённым. Смотрит на улицу, где несколько голубей наперебой терзают горбушку хлеба.

Воздух густеет от затянувшегося молчания. С кухни пахнет выпечкой, жареным сыром и помидорами; доносятся обрывки приглушённого разговора, – женские восторженные голоса, – и громыхает посуда. Соня обкусывает заусенцы – один, второй, – а затем нервно скребёт себе сгиб руки, вгрызаясь ногтями в кожу.

Будь мужчина внимательней, он заметил бы, как изменились её глаза: радужка пожелтела, зрачки сузились до иголок. Но он следит за голубями – уже с нескрываемой злостью, стиснув зубы.

Девушка приносит коробку с пиццей, – от лучезарной улыбки на щеках играют ямочки. Мужчина, просияв, поворачивается к ней всем корпусом, и она смотрит на него, в упор не замечая Соню, будто бы та стеклянная.

Соня тянется к зубочисткам, берёт одну и, не распаковывая, с остервенением тычет ею в стопку салфеток – тыц! Тыц! ТЫЦ! С лёгким треском зубочистка ломается.

– Приятного аппетита, – игривым голоском произносит девушка прежде, чем уйти, и мужчина сально улыбается ей, дегустируя фигурку взглядом.

И немудрено: сиськи навыкате, а со спины вообще абзац! Ишь ты, фигачит дефиле, двигая упругими булками! Не жопа, а сочный персик, зияющий чернотой в расщелине миниюбки, натянутой так, что как бы не лопнула!

Как только персик скрывается из виду, мужчина улыбаться перестаёт, и Соня тоскливо утыкается взглядом в пиццу. Аппетита нет. В животе, как в жерле вулкана, что-то клокочет, но не от голода – рокот гудящий, низкий. Позвоночник становится ощутимым и упирается костными отростками в спинку пластикового стула. Лопатку пронзает острая боль, как от удара ножом, и Соня прислушивается к телу – уж не застудила ли опять свою многострадальную мышцу? На лбу выступает испарина, – капельки блестят на солнце, – и тело тяжелеет так, что ножки стула, поскрипывая и треща, разъезжаются по кафельному полу.

Странное состояние проходит так же быстро, как появилось, но из носа прорывается кровь: стекает по подбородку, бумкает каплями на гладкий стол.

Соня торопливо хватает салфетку, прижимает её, запрокидывает голову, и тёплая волна устремляется в горло, рождая привкус мокрой латуни. Алое пятно расплывается по тонкой бумаге.

Мужчина отрывается от голубей, коротко вздыхает и коротким движением придвигает Соне остальные салфетки.

Она берёт их все, прикладывает к лицу и смотрит поверх, – взгляд виноватый. Спина уже не болит, лишь очень зудит под лопаткой – и только. Кровотечение прекращается быстро.

– Берите, – мужчина двигает пиццу Соне.

Она тянет длинный треугольный кусок, игнорируя пластиковую коробочку с соусом, «куда можно макать кусочки».

Бесшумно кусает. Так же тишайше жуёт. Глотает, – давится, но всё же глотает. И – никаких испачканных жиром пальцев и щёк. Тем не менее, мужчина бросает на неё пристальный взгляд, морщится и говорит, показывая на своём подбородке, где:

– Вытрите… здесь.

Соня испуганно проводит ладонью – это оставшаяся кровь.

И вот теперь она сползает по стиральной машинке, жадно уткнувшись в футболку носом.