Яна Евреинова - От Света во Тьму и обратно. Часть первая. Надежда

Разговор прервали две фигуры, появившиеся из-за дома. Полная румяная женщина в цветастом сарафане и дед лет семидесяти.

– Хорошие мои! – тут же принялась громко тараторить женщина, – Да неужто приехали! Миша! Паразит ты такой! Ждем всё, а его нет и нет! Паразит! Иди сюда, —женщина прижала Мишу к своей большой груди, а затем громко поцеловала в обе щёки, – Лизка! Что ж ты стоишь-то?! А? Они же тут… А ехали-то сколько! Ой-хх… – вобрала она в себя воздух – дед! Бери чемоданы, там… – Потом она перевела круглые глаза на Марину – а е-то хто? А? о… какая красавица… а! Ты погляди! Какая…

– Это Марина – моя невеста, – гордо и чуть смущенно произнес Миша, – а это Марья Тимофеевна, наша…

– И бабка и нянька! – Женщина всплеснула руками, – иди сюда маковка! – она обняла Марину, – Хоспади! Не уж то дождались! Вот вить! Хорошая какая девка! – она отпрянула, окинула взглядом Марину и опять прижала ее к себе – послал вить бог! Да что это я! Идите в дом душенька! Устали ведь голодные все, маковки! – идите, идите! Я сейчас сварганю чего… Лизка ведь не сказала ничего! Так я и…

Из багажника машины достали небольшие чемоданчики, авоськи с гостинцами. Дед, несмотря на возраст лихо подхватил все и понес в дом. А Надя, пользуюсь всеобщей суетой улизнула в сад сманив с собой пса.

– Миша обещал мне телятину на костре! – весело сказала Маришка Марье Тимофеевне.

– Сейчас же распорядимся послать в колхоз за теленком, – послышался голос с балкона. Все подняли головы и увидели на террасе седого мужчину. Он отдал честь гостям и ретировался в дом.

– Кто это, – хихикнув спросила Марина.

– Это Семён Игнатич, —улыбнулся Миша – старый вояка, друг отца. Он одинокий – всех родных унесла война, так что живет он здесь. Ах да, и ещё он почти родственник сестры.

– Как это почти?

– Потом, – Миша притянул за руки невесту, обнял за талию и ласково поцеловал в щеку, а та все смотрела на пустую веранду, потом осторожно выбралась из объятий и сказав, что устала, направилась в дом.

Лиза что-то обсуждала с Марьей стоя возле крыльца и было последовала за Мариной, но Миша ухватил её за локоть.

– Ээ… постой!

Она закатила глаза, а потом с самым несчастным выражением лица посмотрела на него. Но сея гримаса воспроизвела обратный эффект и вывела брата из себя.

– Ты это брось! Брось я тебе говорю! – потом он окинул своей головой филина всё вокруг и потянул ее за собой в сад. Там прошагав метров пятнадцать он остановился.

– Послушай! Прекрати! Прекрати эти сцены немедленно, – захлебываясь говорил он, – Неужели нельзя побыть нормальным человеком, хотя бы на пару дней, хотя бы для вида? Я ведь всё для тебя делаю. Всё. А ты несчастна как!.. ну чего ты вечно страдаешь? Сидишь тут! В этой дыре как курица на насесте на моей шее. Терпенья моего нет. Чего ты тут стережешь?!

– Миша… прошу тебя… не начинай…

– А, я буду! Буду. Ты похоронила себя за живо и девку за собой тянешь. Ты ведь ещё молодая женщина, а посмотри кого из себя сделала. Посмотри кого из Нади стряпаешь – она же людей боится!

– Вовсе не…

– Лиза! Ты должна отдать её в школу, на домашнем обучении сейчас не уедешь!

– Но я не могу! Не могу отдать ее. Она будет совсем одна.

– Это тут она одна! Посреди леса. С тобой. А?

– Ты мелешь чепуху. Тебе плевать на неё и на меня, и на этот дом.

– Да! Потому что этот дом – куча прогнивших досок! И не более. Сколько я тебе говорил, сделать тут пансионат и уехать в город?

– Это невозможно!

– Это ты невозможна! А пансионат… я бы договорился, и он принес бы доход.

Женщина опустилась на скамейку и начала нервно всхлипывать. Миша отвернулся. Но тут она вскочила.

– А то, что ты привозишь в дом своих родителей всяких!.. Всяких… своих невест пачками – это, по-твоему, нормально?! Постыдился бы!

– Ах, я ещё стыдиться должен? По-твоему, я в монастырь уйти должен заранее, как ты?

– За то – я верна себе!

– Я тоже себе верен, – совершенно искренне заявил мужчина.

Лиза, раздосадованная, возмущенная шагала к дому, теребя в руке мокрый от слез платок.

– С вами всё в порядке? – перебил ее мысли женский голос. Она вздрогнула от неожиданности и замотала головой. Перед ней возникла стройная фигурка гостьи.

– О… да. Да. Всё в порядке. Извините. Все хорошо.

– Все куда-то разбежались хлопотать и вот, я одна. Не составите мне компанию?

Лиза подняла на нее свои покрасневшие от слез глаза и утерла носик платком. Она окинула взглядом эту незнакомую, добродушную на вид девушку и в ней, проснулось доверие. Отчего всё это? Она так и не смогла объяснить себе.

– Да, конечно, – запинаясь пробормотала хозяйка.

Марина взяла ее под руку.

– Что ж! В таком случаи, не покажите ли вы мне дом?

Лицо хозяйки прояснилось, – вам и впрямь любопытно?

– О, ещё бы! Он такой большой и старинный. Ему лет сто, наверняка.

– Ему намного больше, – улыбнулась хозяйка.

По широким, отшлифованным ногами ступеням, они поднялись на крыльцо и отворив тяжелую дверь вошли в просторную прихожую. Теплый свет падал на черные бока массивных дубовых шкафов, на выцветший огромный персидский ковер, изрядно вытертый у входа, отражался в темном серебре громадного старого зеркала, играл на медных канделябрах, на лакированных перилах лестницы. Ничто не нарушало полуденной тишины этого жилища.

Лиза прошла чуть вперед и протянула руку, приглашая гостью. На первом этаже располагалась просторная и одинокая гостиная. Время тут остановилось. Уже давно никто не отодвигал от большого круглого стола богатых стульев, а в вазу не ставил свежих цветов. Запертый за стеклом в ореховых шкафах, сервиз давно не видел блюд. Сквозь большое запыленное окно падал бледный свет, путаясь в тяжелых портьерах. Марине стало не по себе от этой застывшей во времени обстановки. Она сделала ради приличия круг по комнате и поспешила выйти.

Поднявшись наверх по широкой парадной лестнице гостья обнаружила залитый светом балкон со слюдяными окнами-ячейками. Стеклянные двери вели на просторную выбеленную террасу. Сразу после лестницы, направо, высокая массивная дверь с резными косяками и медной литой ручкой. Коридор с анфиладой таких же дверей-великанов уходил в темноту. Солнечные лучи не доставали до его конца и лишь чуть задевали вторую дверь, от этого коридор казался бесконечно длинным и пугающим. На втором этаже уже присутствовал приятный дух жилого помещения.

Из всего этого огромного поместья с флигелями, пристройками, покосившимися домиками, с его южным и северным крылом, и не меньше чем с дюжиной комнат, они использовали лишь несколько помещений. Вход в остальные был заколочен, заставлен, что бы не выпустить из них этот тяжелый и печальный призрак былого. Он томился там и просился наружу иногда барабаня глухо в дубовые двери.