Ольга Шлыкова - Ночь бесконечная. Рассказы

– Больше никогда не буду с тобой связываться. – Сказал Юрик Шурику и врезал ему под дых.

Я хотела назвать его Ми, потому что он был моей третьей собакой. Но мы назвали его Рычик, как медвежонка из книжки. Собаку я заводить не собиралась, потому что знала, что это тяжёлый труд – приучить зверя жить по-человечески. Но нам его подарили. Принесли на седьмой день рождения дочери. Если бы дочки не было дома, я бы завернула горе – дарителей с их живым подарком. Прежде чем дарить собаку нужно спрашивать разрешения. Но дочка была дома, и конечно мы его оставили. Потом было полтора года моей жизни отданные собаке. Все собаки одинаковые, пока растут. Выгул, прививки, погрызенные вещи и прочие «радости», которые мне пришлось пережить уже не в первый раз. Никогда не забуду, как ползала по полу с фонариком, и искала, где Рыч перегрыз телефонный провод. И как потом этот провод ремонтировала. Через два года мне пришлось поменять линолеум в кухне, потому что собак изволил выгрызть под столом целый угол. А вот обои его не интересовали, как и ножки стульев, которым и так досталось от Ре – Рычиной предшественницы.

Первые два дня он выл и плакал, пока мы не догадались положить в его коробку большую игрушечную собаку. Рыч сразу положил на неё голову и уснул. Эта старая игрушка так и осталась для него «мамой» на всю его жизнь. Рыч долго отказывался от собачьей каши и ел только отварную курицу. Потом мы научились его «обманывать», смешивая кашу с сухим кормом. Под конец его питание состояло из трёх блюд – каша с говядиной, размоченный сухой корм, потому что зубов уже почти не осталось и полпакетика корма «Педигри». Тоже с говядиной, на курицу, под старость, желудок Рыча уже неадекватно реагировал.

До Рыча у нас никогда не было кобелька, всегда только сучечки. В конце зимы своего первого года жизни Рыч заболел. Ходил по квартире и плакал. Мы не знали, что с собакой, и когда он уж очень сильно расплакался, решили его осмотреть. Ничего подозрительного не нашли, только вот его чёрные яички, показались нам какими-то белесыми. И мы решили, что он их отморозил. Три или четыре дня, мы с семилетней дочкой добросовестно смазывали ему его собачье фаберже детским кремом. А Рыч – развалится и лежит довольный, пока мы ему яйца мажем. В одно прекрасное утро, часов в шесть, Рыч взвыл, не своим голосом. Мы подскочили, а он сидит, и смотрит на окно в кухне. Я подошла к окну, и увидела, что на улице гуляет наша соседка пикинесиха Моника, и почему-то хозяйка её ведёт на поводке, хотя обычно Моня гуляла на свободе. Я не поленилась, вылезла в форточку и спросила у хозяйки:

– У Мони течка?

– Да. – Сказала Монина хозяйка.

– И давно?

– Примерно неделю.

Как Рыч летел под диван, это надо было видеть. Мы ему, понимаешь, яйца мажем, а он просто страдает от любви.

Ветеринар над нами долго смеялась. Ну не было у нас никогда кобелей, только сучки, и мы не знали, что у них так гон проявляется.

Рыч вырос воспитанным и смышленым. Как-то раз я разговаривала с подругой по телефону о том, о сём. Она рассказывала, что ей приснился кошмарный сон про кладбище, могилы и покойников. Мы как раз обсуждали к чему бы это, как вдруг у меня из соседней комнаты, где был выключен свет, раздался жуткий, практически замогильный вой. Подружка испугалась:

– Почему у тебя так собака завыла?

Я пошла, посмотреть, мне и самой стало не по себе.

Наш пёс жил у нас уже много лет и чётко знал свои права и обязанности. Одним из его «прав» является право на огрызок яблока. Моя дочь, сидя за компьютером, ела яблоко. Потом выключила компьютер и ушла, оставив огрызок на столе. Товарищ собака ждал, молча, насколько хватило сил. Потом взвыл не своим голосом от обиды и несправедливости. Яблоко съедено, огрызок лежит на столе, бедный пёс ждёт свою долю, а никто и не почесался эту долю ему отдать. Поневоле взвоешь от такого безобразия.

Рыч привнёс в мою жизнь ещё одно умение – чесать и стричь длинношёрстную собаку. Помесь среднего пуделя и мальтийской болонки, шерсть он имел «термоядерную», которая сбивалась в непрочёсываемые колтуны, буквально за считанные дни после чёса или стрижки. Эти колтуны мы называли валенками и нещадно выстригали. Потому что любая задержка в обработке, грозила превратить маленький колтунчик в невыстригаемую блямбу шерсти. Особенно там, где пёс любил почесаться, например, за ушами получался «шикарный» начёс.

Процесс полной стрижки длился обычно часа три. Собаку отлавливали, потому что он, словно носом чуял, что предстоит «экзекуция» и прятался. Дочь вытаскивала Рыча из его «двухкомнатной квартиры» под раздвинутым угловым диваном, и мы укладывали его на этот самый диван. Дочка ложилась рядом и держала бедную собаку, пока я его стригла. Рыч тихонько подвывал, и старался удрать, при малейшем ослаблении дочкиной хватки. Но его снова зажимали, и всё равно заканчивали стрижку. Примечательным было то, что как только собачку отпускали, он, как ни в чём не бывало, бежал на кухню. Потому что после стрижки ему была положена компенсация – печеньки, за доставленное неудобство.

В зрелые свои годы, Рыч, хоть и противодействовал стрижке, но довольно вяло. И они с дочкой засыпали на диване, пока я работала собачьим парикмахером. Но потом, когда ему исполнилось пятнадцать лет, он начал яростно сопротивляться чёсу и стрижкам. Он «орал» так, как будто его режут. То же самое было, когда его ставили в ванну, чтобы вымыть лапы. Всю жизнь мы мыли ему лапы два раза в день, и он, не любил конечно, но не возражал. Ветеринар сказала, что у собаки в таком возрасте происходит своеобразная переоценка ценностей, и она начинает бороться за свои права. И я поверила!

Вопиющий случай, когда мой воспитанный пёс написал на мою кровать, должен был меня насторожить. Дело было ночью, когда я встала в туалет, а вернувшись, обнаружила лужу на своей постели. Рыча уже след простыл, а мне пришлось выкидывать мокрые постельные принадлежности на балкон до утра, и впопыхах заменять на сухие. Если бы я знала, что это было только начало неприглядной старости моей собаки! Я бы усыпила его сразу же, чтобы не мучился он, и не мучил меня.

Наш Рыч пережил сам себя на три года. Когда мы его усыпили, ему было семнадцать лет, четыре месяца и шестнадцать дней. А в четырнадцать с небольшим, у него начались необратимые процессы отмирания клеток головного мозга. Ветеринары странный народ, они никогда не говорят всю правду о состоянии собаки, если видят, что хозяева готовы её лечить и бороться за жизнь питомца до последнего. Мы считали, что у пса старческое недержание мочи, и ветеринары поддерживали это наше глубокое заблуждение. На первый взгляд, Рыч ничем не болел, был так же активен, не отказывался от еды, но писал где и когда ему вздумается. Лекарства помогали слабо. И, наконец, я обратила внимание на цикличность этого самого недержания мочи у собаки.