Дмитрий Зверев - Законник

– Я и окно открыл, если ты не против, – осторожно сказал Фобос и уселся на край кровати, – как ты?

– Препаршиво, – сипло сказал Хорнет, – погано. Мерзко. Могу назвать ещё тысячу слов, но что изменится?

– Ты перегорел, приятель, – пожал плечами Фобос, – такое часто случается.

Сандра стояла в дверях, сложив руки на груди и нервно кусая губы.

– Сандра, дорогуша, – обратился к ней Фобос, – сделай нам кофе.

Женщина исчезла в дверном проёме.

– Помнишь Толстого Ривза? – спросил Фобос у Хорнета, – он тоже хандрил.

– А потом застрелился, – криво усмехнулся Хорнет.

«Что ж, – удовлетворённо подумал Фобос, – начало положено. По крайней мере, он не отмалчивается».

– Да уж, – вздохнул законник, – неудачный пример.

– Я не хочу, чтоб ты видел меня в таком состоянии, Фоб, – печально изрёк Хорнет, – я противен самому себе. Прячусь в своей конуре как побитая собака. Боюсь взяться за любое дело.

– Ты и будешь бояться, – пожал плечами Фобос, – до тех пор, пока не возьмёшься. На меня тоже накатывает в последнее время. Знаешь… трудно объяснить. Но я чувствую, как небеса темнеют и пытаются раздавить меня своим весом.

– Ты хотя бы сопротивляешься. Я-то уже по уши в этом дерьме и не знаю, как стряхнуть его с себя.

– Не соглашусь, – улыбнулся Фобос, – если бы ты был по уши в этом, ты бы пошёл по пути Толстого Ривза. Не так ли?

Хорнет ничего не ответил.

Несколько минут он молча смотрел в потолок, пока Сандра не принесла кофе в железных кружках. Аскетичный Хорнет и в походах, и дома пользовался грубыми солдатскими предметами обихода.

Законник отпил горький горячий напиток.

– Попробуй, Хорн, – сказал он, подув на жидкость, – это чудно.

– Не хочется, – ответил командир, не притронувшись к кружке.

Он сложил руки на груди и вздохнул.

– И правильно, – вдруг сказал Фобос, – ведь это не сравнится с тем шоколадным варевом, которое изготовил тогда Одноногий. Помнишь ведь?

Командир издал какой-то нечленораздельный звук.

– Да уж, первый блин всегда комом, – продолжал Фобос, – полдня горелые куски из зубов выковыривали.

Хорнет слабо усмехнулся, но попытался спрятать промелькнувшую улыбку за маской отрешённости.

Вышло неубедительно. Фобос со смехом в глазах глядел на своего командира.

– Жизнь-то продолжается, старина, – сказал Фобос, – а ты прячешься здесь, в своём тёмном замке. Ну и зачем?

– Жизнь мне надоела, – ответил Хорнет, – и я больше не вижу в ней смысла.

– Так прими смерть, – просто ответил Фобос.

Сандра, стоявшая неподалёку, закатила глаза.

– Смерть? – переспросил Хорнет, – да к чёрту. Ты хоть иногда думай, о чём говоришь, Фоб. Я ещё поборюсь.

– Так борись! – громко сказал Фобос и потряс командира за плечи, – встань и иди! Мы же фронтмены, мать твою. Самые крутые ублюдки по эту сторону Бирденских гор. Так какого чёрта?

– Я ослаб, Фобос. Я произношу эти слова, и меня блевать тянет от самого себя.

– Ты и будешь гнить, покуда не оторвёшь задницу от кровати, не сядешь в седло и не прострелишь голову какому-нибудь отребью. Ведь ты и сам понимаешь это.

– Понимаю, – хмуро кивнул Хорнет.

Он уже не лежал, а полусидел на кровати. Потянулся за кофе, взял кружку и отхлебнул немного.

– Но дело всего лишь в том, что я не чувствую под своими ногами надежной опоры. В один миг всё перевернулось вверх тормашкам, и земная твердь отдалилась от меня, – Хорнет вздохнул, – раньше всё было по-другому, и теперь я отчётливо это себе представляю, хотя до этого и не понимал причины.

– Так в чём дело?

– Упадок духа. Всё валится из моих рук, и я испытываю при этом такое раздражение и злобу, какую не припоминаю со времён Рубежа. Я заперся и заставляю себя гнить в этой каморке, лишь бы не сорваться на Сандре и Икабоде.

Слово «Рубеж» вновь разбередило старые раны. Фобос прищурил глаза и слегка тряхнул головой.

– Ты говорил с Падсоном?

– А что он мне посоветует? Отрежет голову, смажет травяной настойкой и приладит на место? Другого выхода я не вижу.

Фобос ещё несколько минут помолчал. Да уж, не выйдет так просто выдернуть Хорнета из его угрюмых чертогов. Но он хотя бы навестил командира.

Возможно, если нашарить лазейку, крошечную дверцу в его мрачном состоянии, и постоянно стучать туда, то командир встряхнётся и встанет, наконец, с постели. Дальше дело за малым.

– Как там парни? – вдруг спросил Хорнет, – я заскучал по ним.

– Я теперь на твоём месте, – ответил Фобос.

– О. Поздравляю. Как оно?

– Всё в порядке. С Танго мы поцапались, и он умотал в патруль.

– В северный?

– Да.

– Излюбленный маршрут для всех, кому нужно переждать бурю, – сказал Хорнет.

Некие мысли зашевелились в сознании Фобоса при этих словах.

– Семейную чету ханготцев прирезали, – сказал законник, – Драйтер повесил на меня расследование этого дела. Отчасти именно поэтому я и пришёл к тебе.

Хорнет помолчал, после чего прокашлялся и сказал очень тихим голосом:

– Вдвоём оно, конечно, сподручнее. Дело серьёзное. Давно в Оштераусе никого не убивали. Я бы и сам хотел тебе помочь, но от меня будет мало толку.

– Я понимаю, старик, – кивнул Фобос, – я всё вижу. Всем нам иногда бывает невыносимо. Но, думаю, ты поправишься.

– Куда ж я денусь, – грустно усмехнулся командир, – в любом случае, сегодня мне не так погано как обычно.

– Может, тебе стоит сходить на службу?

– Подумываю над этим, – после недолгого раздумья ответил Хорн, – я ведь и правда гнию здесь как в заточении. Не знаю, Фоб. Не знаю.

– В жизни действительно нет смысла, – ответил ему Фобос, – все мы – просто мешанина обломков, снующих туда-сюда и выдумывающих себе какие-то непреложные истины и возвышенные цели. Мы умрём, рано или поздно, и черви не оставят даже наших костей. Но значит ли это, что жить не стоит вообще?

– Я всегда это понимал, – устало кивнул Хорнет, – всегда понимал неотвратимость конца и иллюзорность всего настоящего. Просто… во мне горел некий огонь, ведущий меня сквозь тьму. А сейчас он лишь слабо тлеет. Вот так.

– Только ты и можешь его разжечь, – ответил ему Фобос, вставая с кровати. Он ушёл, оставив недопитый кофе, и позволил Хорнету самому обдумать его слова. Дела не ждут.

◆ ◆ ◆

Убийство произошло в районе, где жили довольно обеспеченные граждане. Как и небольшой отрезок главной улицы, этот квартал был выложен булыжниками. Дома, сложенные из надёжных каменных плит, местами потемневших от времени и замшелых, не прижимались друг к другу, а отстояли на расстоянии полусотни футов. Конечно, это и близко не походило на особняки зажиточных помещиков в той же Лигии, когда огромные дома подминали под себя сотни акров, но всё же резко контрастировало с простыми и неприглядными хижинами Фронтира.