Дарья Чернышова - Первенцы

Свида поклонился и так же быстро исчез, чтобы выполнить пожелание хозяина – Марко никогда не понимал, как он так бегает со своим увечьем. Управляющий с самого приезда не оставлял Ройду в покое: после него владение некому наследовать. Марко не хотел с этим разбираться – по крайней мере, не прямо сейчас, когда у него в руках находилось разваливающееся хозяйство – и без обиняков сообщил об этом старику. Свида не унимался, настаивая на том, что после памятной трапезы необходимо устроить смотрины и подобрать хорошую, здоровую невесту, чтобы к следующему году родила ребенка. «К чему такая спешка? – мрачно спрашивал Ройда. – Опасаешься, что и меня вдруг хватит удар?» Старик молча отводил глаза, Марко отсылал его прочь. Спустя время все повторялось вновь. Погано было от этого на душе.

В воздухе летала какая-то гадкая пыль: Ройда откашлялся и сплюнул. На том месте, где только что стоял управляющий, почти сразу оказался конюшонок Гашек, несущий в руках охапку высушенного сена. Марко поморщился, когда мальчишка опустил голову и пробормотал приветствие – слишком ярко ожил в памяти образ покойного брата. «Взгляни на меня, – велел ему этой ночью Гельмут. – Взгляни на меня, ты, Марко, могучий Крушитель Черепов».

Ему пришлось последовать за Гашеком, потому как им обоим нужно было в конюшни. Гельмутов Ворон, бойкий шестилетка, за которого, как сообщил Свида, была отдана чрезмерно большая сумма, будто почуял намерения Марко и довольно фыркнул. Ройда не понимал, что особенного в этом коне, кроме имени – Ворон был белым, как свежевыпавший снег. Свида не мог сказать, кто и почему так назвал жеребца – продавец или сам Гельмут, но это и не имело значения. Гашек суетился вокруг, изредка посматривая на господина перепуганным взглядом, и иногда замирал с приоткрытым ртом, будто хотел что-то спросить. Марко, делая вид, что не замечает его, сам оседлал Ворона и хотел было уезжать, как вдруг за его спиной женский голосок промурлыкал:

– Доброе утро, господин Марко.

Он обернулся, зная, что увидит Лянку, прачку, которая больше всех радовалась его возвращению. Марко понятия не имел, что стало за последние годы с приятной девчонкой, какой он помнил Лянку в детстве: в прежде пустых и светлых глазах теперь будто беспрерывно тлели угли. По всей видимости, она вынашивала какой-то план по его обольщению или подобную глупость, на которую у Марко не было времени.

– Здравствуй, Лянка. Я уезжаю в поля.

– Не смею вас задерживать, – кивнула служанка, – я только хотела узнать, не нужно ли что-нибудь постирать.

– Спроси Свиду, – вскочив в седло, ответил Марко, не слишком довольный необходимостью проговаривать очевидные вещи вслух. Но Лянка не сдавалась.

– А правда, что вы, господин… – протянула она, мягко прикоснувшись к его сапогу. – Там, на войне… Болтают разное…

– Кто болтает и где их найти?

Вопросы как-то сразу иссякли. Лянка, очевидно, прежде не общалась с мужчинами, вернувшимися из похода, и не могла знать, что вернейший способ отвратить такого от себя – этим вот кошачьим тоном спросить что-нибудь о войне. Гашек предусмотрительно открыл ворота и встал возле них столбом, провожая выезжающего Марко своим дурацким взглядом. Ударив Ворона пятками, Ройда покинул внешние стены замка и пустил коня галопом.

В полях он провел почти целый день. Господских земель вокруг Кирты было не так много, как у соседей, Ольшанских, но на них кипела жизнь. По возвращении Марко без промедления занялся восстановлением хозяйства, которое совершенно запустил Гельмут. Оплачивая труд батраков деньгами, привезенными из Хаггеды, он обеспечил посевы и мог надеяться на неплохой урожай. Наемные крестьяне были благодарны ему за работу: хотя Ольшанские были самыми крупными землевладельцами в округе, они уже давно ничего не обрабатывали. Осмотрев поля и доехав почти до самой границы своего владения, Марко остановился, слез с коня и ненадолго отпустил его попастись. Ему нужно было подумать.

Последний сон, болезненно бледный Гельмут, произносящий странные слова, поведение конюшонка и подозрительная озабоченность Свиды не давали покоя. Догадок было много, но ни одна из них не предоставляла ответы на все вопросы. Марко вытащил из-за пазухи помятое письмо – причину его возвращения домой. Там говорилось о смерти Гельмута и о том, что ему наследует младший брат, поскольку законных детей он не оставил. Марко помнил это письмо во всех подробностях. В особенности точно – указание на причину смерти: «Господина хватил удар». Каждый раз, думая об этой фразе, он все сильнее сомневался в ее правдивости. Что-то здесь было неладно. Ворон ворчливо пыхтел позади, отгоняя назойливых мух. Марко наконец решился.

Вернувшись в Кирту, он подождал до темноты и снова пошел на конюшню. Конь Гельмута вскинул голову, увидев его, но не издал ни звука. Для Марко это было удачей, потому что он пришел не за Вороном, а привлекать к себе внимание в его планы не входило. Калитка у ворот замка не скрипнула, когда он ее открывал – ночь явно была на его стороне.

Поля и рощи завораживали бескрайним мрачным спокойствием. Где-то надрывно выла собака, пока ее, вероятно, не пнул под ребра хозяин. Марко перешагнул глубокую лужу, бледно и как-то грязно отражающую лунный свет. Он вдруг вспомнил одного своего случайного спутника, с которым сидел в повозке, направляющейся к полевой лечебнице. Парню было не больше пятнадцати, без обеих ног по колено – Марко предполагал, что это из-за хаггедской боевой колесницы. По просьбе раненого ему дали собственный шлем и какую-то тряпицу – очистить от пятен и пыли. Мальчишка тер, почти не останавливаясь, в течение всего пути – а добирались они вечер, ночь и целое утро. Перед тем, как провалиться в сон, Марко видел, что в блестящей поверхности новенького шлема отражается свет, а раненый чему-то улыбается. «Он умер, – напомнил себе Ройда, – не доехал до лечебницы». Луна, будто услышав его мысли, поблекла, но даже в темноте он разглядел в роще могильный холм.

Они положили Гельмута справа от отца. Холм еще не порос травой: беспокойный дух не давал ей взойти. Марко собирался попросить прощения, прежде чем опустить лопату, но так этого и не сделал. Брат был еще здесь, и он понял бы все без слов. Марко начал копать.

Почти сразу лопата уткнулась во что-то твердое. Он стал работать аккуратнее, медленнее, постепенно подбираясь к завернутому в ткань телу. Увидев очертания головы, Марко страшно выругался: саван был насквозь пропитан кровью. Бросив лопату, он смахнул остатки земли руками и разорвал ткань, чтобы открыть то, что осталось от отвратительно мертвого лица Гельмута и его размозженного черепа. «Открой глаза, – подумал Марко. – Проснись, брат, и объясни мне, какого хрена все вокруг лгут».