Виталий Колловрат - Петля Сансары

А как ему хотелось тогда заплакать. Рыдания были внутри его, но не смогли прорваться через панцирь привычки, который он нарастил на себе за эти годы, пытаясь скрыть свой внутренний мир от чужих глаз. Защищая его и оберегая от внешнего воздействия. Этот панцирь начал на нем нарастать именно в это время, в котором он сейчас находился. С каждым годом становясь все крепче и крепче.

А сейчас, после разрушения старой плоти, это новое тело еще не успело отвердеть до состояния обожжённой глины. Его молодое сознание, хотя и со старой памятью еще не до конца покрылось глазурью брони. И поэтому сейчас слезы неудержимым потоком лились у него из глаз, вымывая из души всю накопившуюся за эти тридцать с лишним лет боль.

Как будто через сливное отверстие, эта влага из его глаз, за считанные минуты смыла все. Он почувствовал, как его душа обновилась. С плеч слетел груз прожитых лет. Все несчастия, вся боль и страх, загнанные в самую глубину его сознания, смыл этот поток очищающих слез.

Он почувствовал, как плечи его расправляются. На душе становится легко и чисто. Как будто солнце взошло после полярной ночи и своими лучами окрасило окружающий серый мир, своими чистыми лучами. Освещая яркими красками эту суровую действительность, и одновременно примеряя его со старым, и все-таки таким новым, миром.

Он только удивлялся себе. Он плакал второй раз за день. Какое это было удивительное ощущение. Воистину, только жаждущий может оценить вкус простой воды. Так и он, не плакавший уже больше тридцати лет, смог оценить силу целительного воздействия слез.

Когда он пришел в себя и сумел оглянуться вокруг, то увидел изменившуюся картину. Все одноклассники прятали от него свои глаза. Они уже не жаждали его крови. Они жалели его. Осознав эту жалость к нему, Дима почувствовал, как его захлестывает неудержимая ярость. Нет хуже оскорбления для настоящего мужчины, чем жалость. Жалость любят женщины и дети, но не настоящие мужчины. Она их злит и приводит в бешенство. Неудержимое бешенство берсерка, которое разрушает все вокруг, вместе с хозяином. Никогда не оскорбляйте мужчин жалостью.

Его даже самого поразила скорость, с которой сменилось его настроение. Мгновенно было забыто все, слезы исчезли еще быстрее, чем появились. Дима сжал кулаки и заскрежетал зубами, готовый кинуться на класс в яростной атаке.

Неизвестно, что произошло бы в следующий миг, но тут открылась дверь и вошла классная руководительница. Оглядев класс, она остановила свой взгляд на Диме. Тот едва успел опустить взгляд, чтобы не показать ей всю свою силу.

– Москаленко. Пошли к директору. А вы – она оглядела остальной класс, – ждите меня.

Дима, не поднимая взгляда и изо всех сил пытаясь обуздать ярость, клокотавшую у него внутри, взял свою сумку и поплелся за ней с видом побитой собаки.

В большом кабинете директора заседала целая комиссия. Здесь была директор, завуч, еще несколько не знакомых ему женщин и мужчин. Сидел даже один старший лейтенант милиции. Дима увидел своего отца. Это все произошло мельком, когда он входил в помещение.

Как только он вошел, какая-то женщина кинулась на него, размахивая руками и выкрикивая обвинения в том, что он искалечил бедного ребенка. Старлей схватил ее и усадил на место. Судя по всему, это была мать Картонкина. Немного погодя Дима вспомнил ее. Сейчас она была еще молодая и довольно красивая женщина, сильно отличавшаяся от той старухи, которую он последний раз видел.

Ему не предложили сесть, а указали место, куда ему надлежало встать. Он не стал спорить и занял его.

Речь начала директриса. Она рассказала о чрезвычайном происшествии, которое потрясло всю школу. О том, что ученик в безобразной драке покалечил своего товарища. О том, что он причинил боль и страдания невинному мальчику, и она как руководитель школы должна принять меры дисциплинарного воздействия к виновнику.

Дима слушал эту тираду молча, только исподлобья оглядывая находящихся в кабинете людей. У всех на лицах застыла маска осуждения. Все кивали головами, соглашаясь с директором.

Дальше взяла речь, как потом оказалось начальник Районо. Она тоже высказалась относительно не допустимости подобного поведения.

Слушая ее выступление, Дима наблюдал за отцом. По его выражению лица было трудно понять, о чем он думает. Работа научила, второго человека в районе, скрывать свои чувства.

Начальник Районо, наконец, подошла к тому, что здесь находится инспектор по делам несовершеннолетних, который должен поставить на учет, такого хулигана как Дима.

Видно было, что она боится его отца, так как была его непосредственно подчиненной, но, тем не менее, она должна была продолжать в том же духе, иначе она могла бы лишиться своего поста, за халатность в работе.

Потом начала говорить мать Картонкина. Она через слово обвиняла Диму в избиение своего милого мальчика и требовала наказать его по закону, то есть отправить его в спецшколу для трудных детей.

Дима долго слушал этот бред, с его точки зрения. Наконец не выдержал.

– Я вижу здесь, у нас, происходит суд. Тогда требую последнего слова обвиняемого.

Все опешили от его спокойного голоса. Даже отец удивился.

Директриса, было, вспылила, что нельзя перебивать старших и что он должен иметь уважение к ним.

– Вы требуете уважения к себе и одновременно отказываете мне в нем. Я считаю это не допустимым. Вы сначала должны выслушать мои слова, а потом уже устраивать судилище. Или я не прав? – обратился Дима к старшему лейтенанту.– Как быть с презумпцией невиновности? Или она уже в Советском союзе ничего не значит?

Старлей смешался. Но потом подтвердил его слова.

– Мы все должны выслушать и виновную сторону. Только после этого начинать разбирательство.

Произнеся эти слова, он с надежной посмотрел на Диминого отца, в ожидании поддержки, но тот продолжал сохранять молчание.

– Хорошо. Говори, – нехотя разрешила директриса.

– Спасибо.

– Вы обвиняете меня в том, что я покалечил своего товарища. Начну сначала. Во-первых, он мне не товарищ, а просто одноклассник. Во-вторых, почему вы не принимаете в расчёт показания других одноклассников? Может потому, что они не вписываются в ту картину видения, которую вы для себя построили? Или вы просто не слушали их?

С момента моего появления в школе, продолжаются издевательство надо мной, моих как вы называете товарищей, и заводилой у них всегда был ваш сын, – он посмотрел на мать Картонкина.

– Если вы не знаете об этом,– Дима посмотрел уже на директора, – то грош цена вам как руководителю школы, вместе с моим классным руководителем. Если знаете, то тем более, вы занимаете не свое место.