Татьяна Авлошенко - Небо для Баккена. Хроники земли Фимбульветер

– Не от самих книг, а от неправильного их понимания.

– Если я все верно уяснила, – Хельга аккуратно положила нож и вилку рядом с тарелкой, – Герде важно содержимое «Гербариума», а хеску букинисту сама старая книга. Так отдайте ее тому же Магнусу в мастерскую, пусть перепишут. Ларс, подаришь Герде копию, букинист пусть забирает оригинал.

Продолжить разговор не удалось. Вернулась Гудрун, и все с честными лицами уткнулись в свои тарелки. Тем более что действительно вкусно.

Целый год, четыре месяца и двадцать пять дней Герда жила счастливо. Можно было бы и точное количество часов назвать, Ларс, дурачась, однажды уже начал загибать пальцы, подсчитывая, но так мелочиться перед судьбой нельзя – сколько ни есть, все мое, за все спасибо. Для себя знала: счастье началось в ту минуту, когда, спасаясь от преследователей, прямо на улице влетела в объятия Ларса и, подняв взгляд, увидела серые глаза в опушке золотистых ресниц и растерянную улыбку. И с тех пор жила в радости каждый день, каждую минуту, даже когда сомневалась, боялась, верила в плохое, даже когда подумать не могла, что будут вместе. Потому что Ларс есть. А еще счастливее потому, что любит.

Но теперь начал сниться сон. Один и тот же – тревожный, предвещающий беду. Полынья посреди заснеженного озера, соскальзывающая с края ее рука Ларса. Серебряное кольцо на пальце отражает луч солнца.

Первый раз все это привиделось перед поездкой на Птичий остров, последний – вчера. И приснилось-то как раз тогда, когда дремала после прогулки по заливу. Всем известно: ночной сон пальцем грозит, а дневной в колокола бьет. Одно хорошо, сразу никогда не сбывается. И тот, кого судьба предупредила, может попытаться ее переиграть.

Понимать проклятый сон буквально нельзя. Взять ту же полынью: нет в Гехте ничего подобного, тонуть здесь можно разве что в колодце. Беда случится, если Ларс уедет из города? Или вода тут вовсе ни при чем? А знак-предостережение, как Герда уже однажды думала, кольцо?

На Птичьем острове Ларс снял символ обручения, но ведь кольцо все равно было его. Так просто судьбу не перехитришь, надо, чтобы увиденное в вещем сне вообще никак не могло сбыться.

Женщины носят все кольца Хустри, мужчины – только то, которое соответствует семейному положению. Выйти замуж за Ларса, и серебряное помолвочное кольцо на его руке сменится золотом законного брака. Это и так случится в конце зимы, когда Ларсу исполнится восемнадцать. Но до этого еще так далеко!

Сколько лет ей самой, Герда не знала. В приюте Благого Берне учитывали только число воспитанников, а имена их и возраст никого не интересовали. В большой мир выпускали, как только кто-нибудь из горожан изъявлял желание забрать ребенка или когда тот начинал выглядеть более-менее взрослым и способным зарабатывать себе на жизнь. К тому же все документы, подтверждающие появление в приюте Герды, давно отдали в архив, и где они теперь, никто не знал и знать не хотел.

Ларс, правда, не так давно повстречал семью, которая могла быть Герде родной, но, узнав, как и почему эти люди отказались от младшей дочери, девушка не хотела не только общаться с ними, но и чтобы они когда-либо вообще о ней узнали. Даже единственную найденную в архиве выписку из приюта, которую можно было как-то связать с ее прошлым, сожгла.

Расспросив о детских воспоминаниях, которые были отнюдь не богаты, Ларс как-то исхитрился вычислить по хроникам ее год рождения, а месяц и день назначили тот, когда Герду удочерил Оле Сван. Все просто решили, что ей в этот день исполнилось восемнадцать. Уже совершеннолетняя. Замуж можно.

От мыслей таких становилось радостно, но и жутко. Одно дело – принимать ухаживания в ранге невесты, думая о свадьбе, которая когда еще будет, все равно что «вот была б я королевской дочерью», больше воображать, чем размышлять о реальных событиях, но совсем другое – уже через несколько месяцев выйти замуж и быть… женой.

Но хватит прятаться за маленькую милую девочку, которую все любят и балуют. И за которую все решают. Тем более что всего, что происходит в замужестве, тоже хотелось.

Призналась в этом себе совсем недавно.

Хоть и видела Ларса каждый день утром и вечером, этого было мало. Иногда, сославшись на какое-нибудь срочное дело, убегала из оранжереи, быстро добиралась до ратуши и, убедившись, что в коридоре никого нет, приоткрывала дверь и заглядывала в кабинет Ларса. Смотрела, как он перебирает на столе листки коры серого дерева и тома хроник, что-то пишет или читает, то улыбается, а то хмурит четко очерченные брови, задумавшись, крутит в длинных пальцах перо. Думала, почему никто в городе не замечает, какой Ларс красивый. Пробовала поговорить об этом с домашними, но Хельга только махнула рукой: «В твоих же интересах! А то гоняли бы сейчас на пару Ларсовых воздыхательниц из-под окон», а Гудрун запричитала: «Худой, бледный, не ест ничего, какая уж тут красота!»

Все равно Ларс самый лучший. Умный, добрый, смелый. Вот папа Оле, когда сказала ему об этом, только хмыкнул, примеряясь к кружке с барком, чтобы не замочить усы: «А то! За другого я б тебя, доча, замуж не благословил».

И от слов этих стало так невозможно радостно…

Оклик строгого отца «Эй, дочь моя, ты…» оборвал стук захлопнувшейся двери.

От дома Къолей до ратуши совсем недалеко.

Целовались с Ларсом в его кабинете, сладко, но невинно. И вдруг накатило такое острое, сильное желание большего, что, испугавшись самой себя, вырвалась, оттолкнула парня и задала такого стрекача, как не бегала со времен недоброй памяти приюта.

Дома, хвала Драконам, никого не оказалась, даже папа Оле уже ушел на службу. Прошмыгнула в свою комнату и заперла дверь на щеколду, чего здесь никогда не делала.

К ужину выйти все же пришлось. Наскоро поковырялась в своей тарелке и удрала наверх. Выносить растерянный, виноватый взгляд Ларса сил не было.

Спустя некоторое время дверная ручка заходила вверх-вниз. Раздалось звяканье посуды. Гудрун с какой-нибудь едой. Мысль о том, что кто-то в доме плохо покушал, для доброй домоправительницы невыносима. Герда затаилась. Пусть Гудрун решит, что подопечная спит, а сегодняшний выверт спишет на обычные женские дела. Хельга и та раз в месяц сама не своя.

Домоправительница удалилась. На смену ей явился Вестри и тоже принялся ломиться в дверь. Не пустила. Хотя его можно было бы. Пес, даже если догадывается, о чем думает младшая хозяйка, никому не расскажет.

«Если грешных мыслей нет, то и греха не будет» – единственная фраза, которую папа Оле помнит из «Завещания Драконов» и которую очень любит повторять по любому поводу. А теперь они, мысли эти, появились. И у Ларса, кажется, тоже… Вот так героини романов, поддавшись минутной слабости, теряли честное имя, и опозоренная семья прогоняла их прочь. «На мороз, в домашних башмаках, в пеньюаре и папильотках», – продолжил внутренний голос с насмешливыми интонациями Ларса.