Тэо Наран - Маг Многоцветья

Она не врала. Даже Звериная ведьма была поражена той болью, что горела в ее темных глазах, когда женщина рассказывала о событиях десятилетней давности. И гнев, что проснулся в душе Фаралиндэ, было уже не унять.

"Я остановлю его", – пообещала она больше себе, чем той бедной девчонке.

Если кого-то и ненавидела Звериная ведьма в этой жизни – это предателей и насильников.

"Не люди. Они не люди". Они и животными-то, по-хорошему, быть недостойны. Так что было настолько трудно сдерживать себя и разговаривать с ним лицом к лицу. Конечно, и безопаснее было бы напасть на мерзавца неожиданно и из засады, если он действительно такой уж сильный маг. Да только не Звериной ведьме опускаться до низостей, свойственных таким, как он.

– Ты Райярр Кайнен? – спросила она, высокомерно глядя прямо в его бесстыжие карие глаза. Он смотрел доброжелательно и спокойно – но так просто Звериную ведьму не провести.

– Да, – ответил маг немного удивленно. Ветер рвал их волосы – пепельно-серые пряди Фаралиндэ, каштановые с приглушенной медью – Райярра, развевал их одежды. Фаралиндэ стояла чуть выше по дороге – и смотрела на мага сверху вниз.

– Ты знаешь Амарию Орвелл?

– Да, – теперь в его взгляде определенно промелькнула растерянность. – Но…

– Ты знаешь свою вину перед нею? Перед другими, павшими от твоей руки?

И, наблюдая, как расширились его глаза, Фаралиндэ сделала свой ход.

Выл ветер.

Первую атаку маг отразил просто машинально, плавным движением правой руки быстро начертив защитный рисунок. Мужчина все еще выглядел растерянным и изумленным, и Фаралиндэ сразу ударила снова, не давая ему времени опомниться. Действительно ли он такой уж сильный маг? Где ж тогда его хваленое черное пламя? Почему даже меч его по-прежнему в ножнах, если он правда умелый воин? Да зачем вообще магу меч?..

…Заклинание Фаралиндэ ударило в цель, и мир вокруг озарился ярким белым светом.

…За многие мили от Зеленых гор Байлар, задремавшая было за работой, проснулась вдруг в жутком страхе и холодном поту, и никак потом не могла понять, что за тревога сжимает ее сердце.

Правда, прошло немного времени – и эта тревога унялась.

***

Кричали люди, колотили в щиты рукоятями мечей и древками боевых топоров, жгли костры и плясали вокруг них, звеня родовыми оберегами, и били в барабаны, в унисон и вразнобой. Барабаны могли бы напомнить южанину в этот холодный день уже наступившей здесь, куда раньше, чем в Аране или Рандаире, зимы о жарком летнем Семивратье; только вот здесь не поклонялись Урожайным богиням. Здесь молились Ледяным богам, и чтили их по-разному, но чаще всего – горячей кровью, непременно собственной, пролитой на синий лед алыми яркими каплями.

Теперь в барабаны ударяли не ради божества. Даанийцы приветствовали возвращение своей королевы.

Дараа захватила волна ликования, когда Игрейна со своим отрядом проехала к воротам крепости. В ушах звенело от радостных воплей – королеву здесь действительно любили. Мужчины потрясали оружием, женщины протягивали своих детей, чтобы младенцы перенимали силу королевы, Игрейна улыбалась им в ответ и, обернувшись у стен крепости, воздела к небу свой топор под оглушительные крики северян.

На следующий день в королевском доме был пир, народу раздавали выпивку, и повсюду люди устраивали кулачные бои, которые традиционно собирали толпы возбужденных зрителей. Игрейна появлялась то там, то здесь, и как минимум однажды сама вышла на ринг, свалив, ко всеобщему удовольствию, дюжего молодого кузнеца.

И даже на третий день настроение у всех было праздничным. Только сама Игрейна уже не улыбалась, стоя у окна и глядя на Дараа под нею – такой серьезной королеву мало кому приходилось видеть.

– По городу ходят слухи о будущей войне, – сказала Игрейна, нахмурив брови. Королевский дом своей верхней башенкой находился на вершине скалы, так что Дараа был виден отсюда как на ладони, во всяком случае, своей восточной половиной. На Севере обычно не строят замков, таких, как встречаются в Лирии, Аране или Рандаире, не возводят крепостей из камня, как в Фииранде и на юге Миранда. Но бывают укрепленные города, такие, как Дараа, окруженные защитным валом и ледяными стенами. Центром же города была небольшая цитадель, при сооружении ее использовали все достоинства возвышенности, вокруг которой вились и прижимались строения, отчасти уходя в толщу земли, отчасти обрастая и укрываясь деревом и льдом.

Цитадель была сердцем города, но ни один уважающий себя правитель Дааная еще не наблюдал отсюда ни за одной войной. Король не должен прятаться в укрытии; место короля, настоящего северного короля – в гуще битвы.

И если его убьют – значит, он не был настолько силен, чтоб оставаться королем.

Игрейна была наследницей именно таких правителей, суровых военачальников, лучше владеющих топором, чем словом, хотя Мирта не сомневалась, что даже на Севере и даже в такой маленькой стране обычный вояка не смог бы царствовать, по крайней мере, долго, по крайней мере, успешно. Игрейна и не была лишь воякой, но она совершенно определенно находила куда больше радости в честной битве, чем в закулисных интригах, особенно внутри собственного двора. В сумрачном взгляде королевы, устремленном на Дараа, живущий своей обычной жизнью, полной торговли, хмельных напитков и постоянных драк, была откровенная, старательно подавляемая тоска.

– Как и ожидалось, есть те, у кого безудержный энтузиазм все перевешивает… и вовсе привел мозги в негодность, но в основном люди помнят о Законе.

– Хорошо, если так. Но нельзя забывать, что мнение народа можно изменить. Такому, как Баарс, это под силу.

Игрейна только гневно прорычала что-то невразумительное в ответ.

Мирта вздохнула.

– Думай об этом как о сражении. Только поле битвы иное. А риски – так даже выше.

– Я и думаю, – сквозь зубы ответила Игрейна, и Мирта по выражению ее серых глаз поняла, что это – чистая правда. – Что я, по-твоему, тут делаю…

– Ваше величество, колдун пришел, – из-за двери объявил старенький слуга, обитавший тут еще со времен дедушки Игрейны.

– Пусть войдет, – велела королева. Ее спина мгновенно выпрямилась, а лицо стало совершенно непроницаемым.

Вошедший был низеньким и круглым мужчиной средних лет. Его гладкое лицо не было некрасивым, но казалось неприятным, и виной этому впечатлению была не внешность сама по себе, а что-то внутреннее, глубинное, на что откликалась скорее интуиция, чем какое иное чувство. Баарс обладал некоторым достоинством осанки и взглядом быстрым, проницательным и острым, который трудно было поймать – и еще труднее что-либо от него укрыть.

– Моя королева, – он почтительно поклонился, – счастлив видеть вас снова на родной земле.