Ерофим Сысоев - Борозда. Часть 1

Спóлзал я к речке за утками уже разов двадцать, а поймали только раз, это тоже особая история. Как свечереет, кол в заборе отодвинешь – ну, чтоб калитка не скрипнула, – уляжешься на брюхо и – прешь по-пластунски. Туда ползти одно удовольствие – весь путь под уклон, иной раз оттолкнешься покрепче и на пузе так-таки метров пять и просвистишь, ежели трава конечно мокрая. Красота! Луна, звезды в небе, пахнет приятно, ночным…

Ну вот. Значит, в последний раз уток я этих с дюжину добыл и вижу, время еще вроде раннее, часа четыре ночи, звёздочки так и сияют. Дай, думаю, за речку надо сплавать, никогда еще за речкой не бывал, а уж скоро сорок лет как тут живу.

И вот дальше всё вроде как в тумане. Я как из воды в чем мать родила вылез, так на нее тотчас же и наткнулся. Девочка эта за речкой в траве обреталась, на том берегу. Взгляд у ней еще какой-то был странный, а может, мне это в потемках почудилось. Подошла тихо и коснулась меня рукой – за руку как бы потрогала. А дальше уже совсем ничего не помню – как речку обратно переплывал, как одежду и мешок с утками искал, как обратно полз, – ну вот ничегошеньки. Да и то сказать, не впервой ползаю, уж и с закрытыми глазами от речки до дома небось бы допер.

Спал я после этой охоты двое суток. Сам бы не сообразил, да мужики надоумили – связь, говорят, послушай, там тебе объявят, которое нынче число, вторник у нас тут с утра или четверг. Та-а-ак, думаю. Хорошенькое дело…

И как раз из-за дома соседского девочка выныривает со своей конякой. Я к ней.

– Ну что, – говорю, – попалась? Ты что за речкой делала, такая и этакая?..

И тут она мне, конечно, ответила… спина, как вспомню, до сих пор холодеет:

– Я, – говорит, – поела. Спасибо большое.

Я глаза выпучил, потом говорю:

– У тебя, девочка, что, пластинку заело?

А она такая:

– Я поела. Спасибо большое…

Сама какая-то бледная, тощая, кажется, аж светится насквозь. И Лоша ее этот странно губами делает, щерится – или за руку тяпнуть прицеливается, или тоже что-то сказать хочет. Поглядел я на них обоих, развернулся – и пошел прямиком к себе.

А Медведица теперь впадает в Белую – свояк нынче приехал из района: точно, говорит, впадает. По впадинам этим сомкнулись две наши речки. И девочка такая, говорит, есть теперь в каждом поселке – было, говорит, закрытое разъяснение. Девочки теперь вроде смотрящих везде поставлены, и вроде не девочки это даже, а неизвестно что. Вроде светятся они по ночам, как светляки, зелененьким. Да и жеребчики их тоже не вполне обычные – вроде как были уже случаи в этом убедиться. Я бабкам, конечно, что возле выгона рассиживаются, тут же тихонько шепнул, чтоб не лезли больше к нашей девочке с яблоками. Долго ли до беды?

А так милости просим к нам гостить на Медведицу. Рыбалка у нас на сомов стала просто отменная.

Просыпаюсь сегодня, умылся, позавтракал и занялся уток разделывать, а то я их после охоты тогда наскоро сунул в рассол, прямо с перьями – да и то не помню, как будто и не я это был.

Ну, значит, ощипываю я уток одну за другой, и всё мне как-то вроде не по себе, кухня какая-то как чужая, мебель громоздкая. И тут глянул в окошко… – вот так-так! Стоит у меня на участке конь, ну вылитый Лоша, только взрослый и ростом побольше. Я на крыльцо – он ко мне. И так вроде как шеей тянет, показывает: дескать, на выгон давай меня…

Ну, плюнул я, пошел вымыл руки от перьев, накинул что-то, и двинулись мы с конем к выгону. И тут меня как пробрало что-то – иду, руками размахиваю, рассказываю чего-то мерину, а что – и сам не пойму, как будто говорит за меня кто-то, а я и смысла-то понять не успеваю, что это я болтаю.

Идем с конем мимо лавочек со старухами нашими, они тут давно уже устроились, вроде как на бабий совет, управа им для этого и лавочек несколько врыла.

Проходим. Я руками размахиваю и говорю без умолку, и вдруг крайняя бабка, кряхтя, тянет ко мне руку с яблоком и говорит нараспев:

– Возьми, миленький, фрукту… Покушай на доброе здоровье…

А я отвечаю не своим голосом:

– Я поел. Спасибо большое, – точно как девочка эта наша неясного происхождения.

Бабки мне: ты что, мол, Степаныч, покушай яблочка-то… А я всё своё талдычу, отказываюсь.

Степаныч – это я, собственной персоной. По отцу то есть мне надо бы быть Михалычем, Михайлой папашу моего звали, но уж больно мне брови папашины не нравились и ноги его кривые. А тут как раз ученые люди пробы свои закончили и смена породы стала доступна каждому: платишь себе за два месяца трудодней, наклеивают тебе на загривок особый пластырёк, «нано» называется, и порода от донора тебе постепенно как есть переходит. А донора, понятно, Степаном звали, фамилию теперь уж не помню, я его в управе по связи выбрал. Затем, не отходя, заявление про породу оформил, а через неделю посыльный пластырёк этот мне притащил. Месяца не прошло, как у меня кривые ноги стали выправляться и брови выпали. Я сперва с жалобой: дескать, пластырь у вас некачественный, как я теперь? А ну как плёнку прорвет и дождь мне в глаза, куда же я без бровей? Ну, они успокоили: это, мол, говорят, нормальное явление, наладится то есть – через неделю, говорят, новые брови примутся расти, от донора. И точно. Так и стал я Степанычем, а папаша тем временем ночью утоп во впадине – лет семь тому это было. Они тогда только еще первые начинались, далеко, за Белой, папаша там деньгу зашибал на выезде, трудодни то есть. Снову-то всем еще интересно было – что, мол, за впадины такие, откуда рыба в них сразу? – ну и лезли не зная брода в исследовательских целях, чтобы, значит, самим разведать, нет ли тут чего полезного, и соседям про доблести свои конечно же рассказать. Вот и утоп папаша, а моя смена породы тогда еще начиналась только, так что всё это вышло не в обиду ему, родителю, да и мне не в укор. А чем он за ноги виноват? – ему они тоже от родителя достались, деда моего то есть. В общем, теперь с кривоногостью у нас навсегда покончено, слава Земле!

Коня я довел до выгона, прицепил его там веревочкой и двинулся неспеша обратно. Иду мимо женсовета с бабками – молчат, как будто не узнают, и яблок больше не предлагают. «Так, – думаю, – значит, морок этот не навсегда, а только при некоторых обстоятельствах. Это уже хорошо…». Домой пришел и снова за уток принялся.

По пятницам у нас пасмурно – защитную пленку на небе включают наполовину, запасаются на выходные энергией. И тут же что-то начинается наверху с облаками. Они как будто бесятся: собираются в тучи, начинают стрелять молниями, всё грохочет… Нам это тут внизу конечно без разницы, дырки от молний на пленке скоро затягиваются, так что, если дыра близко, детишки сломя голову несутся туда, чтоб поиграть себе, значит, под дождиком. Несмышленые еще, одно слово «детки», – а взрослые конечно стесняются, да и было разъяснение, чтобы под дождь без нужды не лезть и в неразберихе стихий не участвовать, а то разговор у нас короткий, известное дело: две недели шахты – и весь тебе сказ.