Ася Бриз - Кая. Зов Пустоши

Тот замер, не сводя с меня пристального взгляда голубых глаз. Сам маленький, сантиметров пятнадцать в холке, белый и пушистый, будто только выпавший снег, а глаза как две льдинки. Красивый и дикий, тут же одернула себя, нечего сюсюкать над порождением Пустоши. Искоса взглянула на отца, он ведь знает, что делает?

Волчонок потянул носом, фыркнул, плюхнулся на попу, тут же подскочил и почесал за ухом, вновь оскалился и опять повел носом.

Мало того что замерзла, так еще и рука онемела, но я продолжала сидеть и ждать.

Наконец любопытство или голод победило. Волчонок сделал шаг, затем еще, понюхал каплю крови на снегу, слизнул. Жалобно заскулив, подошел совсем близко, ткнувшись мокрым носом в руку.

– Кушай, маленький, кушай, – хотелось его погладить, но я боялась спугнуть. Медленно подлила молока.

Волчонок фыркнув облизал пальцы, затем, издав гортанный звук, уткнулся в мою подставленную лодочкой ладонь, жадно слизывая молоко и кровь. Я только и успевала подливать.

За спиной расхохотался отец, но я не отвлекалась, полностью сосредоточившись на этом малыше. Внезапно он стал таким родным и важным, захотелось его оберегать и воспитывать.

«Он же дитя Пустоши», – встрепенулось сознание.«И пусть, – встряхнула головой, – все мы так или иначе ее дети».

Молоко закончилось, ранка по-прежнему кровоточила, волчонок тщательно вылизывал ладонь.

– Бери его, и пойдем домой, – тяжелая рука отца легла на мое плечо. Волчонок тут же оскалился, я подхватила его на руки, прижала к себе.

– А как же тот зверь, убивший волчицу?

– Его кто-то спугнул, иначе не остался бы в живых ни щенок, ни мы. Не знаю, что это за новый подарок Пустоши, но нужно будет предупредить гарнизон, – отец подхватил арбалет и вскинул его на плечи. – А волчонок теперь твой, ты привязала его своей кровью, так что будешь воспитывать.

– Буду, – радостно кивнула я и поспешила за отцом. Уже и мороз, и страшная тварь не казались такими страшными, когда за пазухой возилось неожиданно родное существо.

Только засела мысль, кто же это мог спугнуть существо, которое убило практически неуязвимого волка.

– Пустошь раскинулась за горами, Легард! Порождения Пустоши бродят по этим самым горам, они доходят до наших домов!

– Ну, допустим, до домов они не доходят, – усмехнулся высокий статный мужчина, наливая себе вино.

Миловидная женщина, к которой возраст, казалось, боялся прикоснуться, сейчас была некрасива. Обычно аккуратно подведенные глаза лучились злостью, отчего в уголках глаз собирались морщинки. Пухлые чувственные губы были поджаты, и рот кривился в совершенно непривлекательной гримасе.

– Ты понял, о чем я, Легард! Сыны твоей родины гибнут на границах, сражаясь с тварями Пустоши. А ты берешь и приводишь эту тварь в наш дом!

Вышеупомянутый Легард, он же мой отец, вольготно откинулся в кресло, вытянул уставшие ноги и сквозь бокал рассматривал беснующуюся женщину. Он подозревал, что причина ее гнева вовсе не в волчонке, а в той, что спокойно гладила щенка, сидя в углу кабинета. И дверь этой закрытой для всех комнаты для его дочери была открыта всегда. Что не скажешь о сыне. Оттого и бесится женщина, вот уже семнадцать лет как бесится. Но что тут сделаешь, не занял единственный наследник надлежащего места в сердце, и тому есть много причин. Мужчина хмыкнул: зато занял нужное место на бумагах, где этому наследнику отводится, пожалуй, слишком много прав.

– Аниса, оставь этот высокопарный слог. Ты же видишь, я устал.

Женщина замерла, сильнее поджав губы, так что они казались тонкой нитью, прихотливо перечеркнувшей лицо. Легард покачал головой – совершенно не умеет контролировать эмоции. Быть может, в этом и залог их семейной жизни, он умеет читать ее как раскрытую книгу и всегда знает, когда она может уколоть в спину. Ударить духу не хватит, а так, доставить мелкие неприятности не слишком внимательному супругу – да.

– Эта тварь не будет жить в нашем доме!

– Эта тварь уже живет в нашем доме, – он встал из-за стола и подошел к жене. – Аниса, дорогая, день был тяжелым, нам всем пора отдыхать.

На мгновение он подумал, что жена поднимет на него руку, но нет, резко развернулась и вылетела из кабинета. Двери уже привычно закрылись с грохотом.

Я сладко потянулась, опустив волчонка на пол.

Отец снова сел за стол, наблюдая, как щенок обнюхивает кабинет.

– Ему нужно дать имя.

Я кивнула:

– Немного подумаю и назову.

Он тяжело вздохнул, прикрывая глаза:

– Корми его только сама и еду тоже пробуй сама, по первому времени добавляй свою кровь, чтобы привязка устоялась, – он отпил из бокала. – Сейчас позови служанку, пусть принесут тебе горячего красного вина – и от болезни хорошо, и дыхание Пустоши выводить.

Я снова коротко кивнула:

– Раньше ты не говорил мне про вино.

– Раньше ты не приручала создания Пустоши, – отец тепло улыбнулся. – Иди отдыхать, дорогая, сегодня мы хорошо потрудились, теперь о твоей безопасности я буду переживать значительно меньше.

Я легко подскочила, подхватив волчанка, и мысленно удивилась, особой усталости в теле нет. Странно, день и правда был утомительным.

Отец окликнул меня в дверях.

– Мне сейчас нужно будет уехать, вернусь завтра днем. Будь внимательна.

– Можешь считать меня воплощением осторожности, – подмигнула я и аккуратно прикрыла за собой дверь. Несколько раз моргнула, после светлого кабинета полумрак коридора был особенно темен. Волчонок на руках уютно завозился.

Мои покои располагались недалеко от отцовского кабинета. Обычно днем в этом крыле крепости много народа, кто с донесениями, кто с рапортами и просьбами, секретари носятся. Но с наступлением ночи все резко менялось, ни один праздно шатающийся аристократ сюда не забредал. И сейчас я этому радовалась как никогда. Усталость особо не чувствовалась, но вот в голове мерзко звенело. Пожалуй, и правда стоит выпить вина, близость Пустоши странно на меня влияла, она одновременно и бодрила, и опустошала, оправдывая свое название. А еще навевала меланхолию, после таких вылазок в пограничье я все время размышляю о том, что нормальная аристократка семнадцати лет должна несколько иначе проводить свое время, не говоря уже о княжне.

Слуга менял светильник, при виде меня он вздрогнул и отвернулся, тень качнулась, упав размазанным черным пятном на стену. По телу прошла нервная дрожь, отзываясь тупой пульсирующей болью в висках. Я сбавила шаг, внезапно накатила волна страха, как там, в лесу возле тела волчицы. Эхо моих шагов наложилось на пульсирующий шум крови в голове и еще эти тени. Мягкий свет свечей отбрасывал паутину теней. Темный узор лег на картину «Светлое утро зимы». Я замерла, ясный, залитый солнцем снежный день с резвящимися детьми и румяной нянечкой теперь напоминал приготовившихся к пиршеству тварей, что засели темными комками в светлых сугробах. Щенок сладко зевнул, и я уже машинально погладила по мягкой шерстке.