Любовь Сушко - Сказ о богатыре Добрыне и Змее Горыне. Волшебные хроники

Но при всем том, раскаянья особенного Добрыня не испытывал. И как бы там не было, но с врагом своим, ему угрожавшим, справился. И никто не смог бы его упрекнуть в трусости. А ведь это был все-таки Тугарин. И слава о нем, как о главном разбойнике, когда- то гремела по всем землям русским.

Ничего другого делать не оставалось. Ночь была такая темная, что если кто-то и захотел бы что-то разглядеть, то это вряд ли ему удалось бы. И ни одна живая душа, кроме беса самого да других духов не смогла бы увидеть, что это там, в ночи волокут так упорно Добрыня и Маринка, тихонько переговариваясь. В такой темени идти было не особенно приятно. И хотя она ничего не боялась, и присутствие Добрыни скрашивало как-то тяжесть груза, и неизвестность направления

– А ведь по твоей милости я мог бы уже в объятиях смерти лежать, – произнес он задумчиво, будто говорил о чем-то обыденном.

– Не смеши меня, этот тип и в добрые времена больше на словах боец был, а теперь и спящего убить бы не смог – от попоек руки трясутся, не переоценивай его сил.

Он не знал, что стоит за ее словами, оправдаться ли она хочет или успокоить его, или его победу умолить. Еще часть пути они прошли молча. Но Добрыня снова не выдержал:

– Зачем же ты тогда его привечала, если он такой никудышней.

– Он упрямый, как бес, и никак не мог смириться с тем, что не нужен мне, да и никому другому тоже. Вот и перед твоим приходом я уже за метлу схватиться хотела. Бес наплел ему о том, что я слезы горькие лью да убиваюсь без него. А тот поверил и примчался, а потом в ярость пришел оттого, что тот шутки шутит. Страсть вообще злая, вздорная шутка, а для мужика она позором и кошмаром обернуться может, – глубокомысленно произнесла Маринка.

И он снова замолчал, но теперь уже задумавшись о том, что и сам когда- то будет старым, хотя пока в это не верилось, но ведь это будет. И тогда он решил, что обязательно постарается, помня об этом происшествии, вести себя достойно и уж точно не станет за молодухами бегать, это добром не кончится.

Наконец, Маринка, в темноте видевшая лучше Добрыни, остановилась и бросила свой край груза. Так что он еще какое- то мгновение в руках Добрыни продержался. И потому тот на нее попытался взглянуть и понять, что же она задумала:

– Хватит, – прошептала она, – пусть тут валяется, куда еще его тащить.

– Это что вы тут бросаете? – услышали они голос Лешего

– А тебе все не спится, – усмехнулась Маринка.

– Вот пришел посмотреть, кто это по лесу шатается, – ворчал Леший, – и что вы приволокли?

– Тугарин дома у меня издох, – не моргнув глазом, произнесла она

– Так прямо сам и помер? – засомневался Леший.

– Помер, не помер, а ты больно любопытен, как я погляжу.

– Ну, пусть так, только мне он зачем нужен?

– Похоронишь его в овраге где-нибудь, скажешь им, что случайно наткнулся.

Леший молчал, соображая, что же могло случиться. А она, оттолкнув Добрыню, отправилась прочь. И опять он поразился той беспечности и легкости, с которой выкрутилась Маринка, когда ее почти поймали за руку.

– Ты слишком спокойно ко всему относишься, – упрекнул он ее, когда они отошли от леса и пошли рядом по дороге. Из- за туч выглянула луна, и все было видно и слышно.

– Ты не трус и за себя постоишь, – говорила она ему, – и к смерти привыкнешь. Невозможно воину, почти все время ей в рожу смотрящему, причитать над каждым, кого ты угрохал, – говорила она, – Привыкнешь.

В глубине души он понимал, что в своем циничном рассуждении она права, но никак не мог до конца понять, что же его тревожит и выбивает из колеи. Но Маринка ладонью коснулась его лица. Они одновременно остановились в тени луны, и, прильнув к его губам, она поцеловала его.

– Если бы не этот тип, нам не пришлось бы ночью шарахаться, с досадой произнесла она.

Где-то далеко полыхали костры. Девки с парнями водили хороводы. А они стояли в полном одиночестве на лунной дорожке, оторванные от всего мира и не до кого в целом мире не было им дела. Наверное, даже лучше, если бы никого не существовало, а были бы только легкий стан, эти губы, эти поразительные глаза. С удивлением Добрыня вспомнил о том, что он волновался, мучился, что готов был еще недавно бросить ее и убежать прочь, ни о чем больше не думая. Но он знал и другое – все равно ему придется уехать.

Маринка в это время потянула его в траву от дороги и отпустилась туда легко и бесшумно, словно была невесомой. Она увлекла его за собой.

– Домой идти далеко, а я хочу теперь, – говорила она, – я слишком долго ждала тебя.

И не только подчинился, он даже рад был тому, что все так просто и легко с нею было. Она отдалась страсти и его подчинила себе просто и весело. Ему очень нравилось это. Да что там нравилось, он наслаждался всем, что было, и попрекал себя за то, что все эти дни и ночи провел без нее. Какое там колдовство – нынче она ничем не поила его, а казалась в лунном свете обычной бабой, хотя он не мог не любоваться ею. Он был на седьмом небе от восторга, и ничего больше ему не надо было. Шелестела трава. Где-то протяжно закричала птица. И они чувствовали себя частичкой природы и этого мира. И справедливо было то, что тот, кто хотел нарушить их идиллию и счастье, валялся сейчас где-то мертвый, ему никогда не захочется мешать им.

Счастливая и умиротворенная, Маринка в те минуты верила в то, что так всегда и будет. И никто не сможет ей в том помешать. Но Добрыня вовсе не думал так.

Когда они поднялись из высокой травы, и довольные случившимся, пошли дальше, огромная туча наплыла на луну. И снова они услышали раскат грома, да такой яростный, что Добрыня не мог не остановиться, и взглянул на небеса. Он понимал, что это знак, и знак именно для него. Небеса хотят ему поведать о том, что он не должен быть таким беспечным в объятиях распутной женщины. Он понимал, что не в этом его жизнь должна быть.

– Гром, – просто говорила Маринка, – почему это так тебя тревожит?

Она почувствовала что-то неладное, но не знала, как это объяснить

– Это второй удар, как только будет третий, я должен буду уехать.

– Что это еще за примета такая? – обиженно спросила она.

В те минуты она готова была задушить его в объятиях, если только он через минуту не признается, что пошутил и просто хочет попугать или испытать ее. Но Добрыня то ли не чувствовал угрозы с ее стороны, то ли был слишком занят своими собственными мыслями. Это поставило ее в тупик. И она решила оставить его в живых, уверенная в том, что если у него и есть какие- то идеи, то они очень скоро исчезнут. А если слова и убеждения не помогут, то есть заклинания. Она не собиралась его никуда отпускать, а тем паче в далекий Киев. Там ведь ей- то нечего было делать.