Линнара Руденко - Комиссар Хольмг. Вархаммер 40 000

«Разве справедливо, оставлять меня в неведении, когда вокруг твориться… Такое!» – Хильдегад Витинари остановилась, не в состоянии ни продолжить мысль, ни как-то ее систематизировать.

В памяти, почему-то всплыл эпизод из далекого детства, когда ее отца только назначили на пост губернатора Ферра Сильва, и они прибыли на злополучную планету. Тогда, ей было совсем мало лет, и она восхищалась великолепием мира, который открылся перед ней. Все казалось ей, тогда, прекрасным. Высокие деревья и густые, темные, почти черные травы. И, странное, пепельное небо, нависающее над головой столь низко, что казалось, вот-вот прижмется к самой земле.

Помнила, как ее поразил Храм Императора. Сила и величие, буквально, исходили от его высоченных стен, купола, переливающегося всеми возможными цветами, и необъятных колонн, с которых свисали алые штандарты, с вышитыми золотыми аквилами.

А потом, начались серые, как местное небо, будни. Все изменилось не сразу. Не в один день. Но столь же неумолимо, как быстро сменяющие друг друга свет и темнота в коротких сутках Ферро Сильва. Витинари росла, и жизнь перестала казаться прекрасной сказкой, приобретая грубые и подчас, уродливые очертания суровой реальности. Все чаще, отец посвящал ее в тонкости управления колонией, с каждым проживаемым днем, все больше приходящей в упадок. Мир, в котором Хильдегад пришлось жить, словно бы стряхнул с себя праздничную позолоту, оставив лишь мрачные тона. И лишь Губернаторский Дворец своим неземным изяществом, напоминал Витинари тот прекрасный, сказочный день, когда она впервые увидела его хрупкую гармонию. Когда отец умер, Хильдегад заняла его пост. Запрос о ней, как о будущем право приемнике Себастьян Витинари подал заблаговременно, и все подготовил, словно готовился к своей кончине заранее. Когда это произошло, яркие радостные дни, уже столь редкие и непостоянные, окончательно ушли из жизни Хильдегад Витинари, похороненные со всем светлым, что было в ее жизни ранее. Началась рутина, пепельно-серая, под стать здешнему небу.

Хильдегад устало провела рукой по сбившейся прическе. Нет, она уже давным-давно не строила никаких иллюзий, и представляла свое будущее, совершенно, не в розовом свете, как когда-то, совсем в раннем детстве. Но такого конца, она, явно, не ожидала. Сама возможность скорой смерти от орочьих клинков, застала Хильдегад Витинари врасплох, и теперь загоняла в тупик, сотканный из страха и ощущения безысходности, оплетая юного губернатора отчаянием, как тонкими ремнями из сыромятной кожи. Они впивались в нее, оставляя на мыслях кровоточащие рубцы, сковывая идеи, и отдавая во власть паническому настроению.

«Мне необходимо выспаться», – подумала Хильдегад, лежа у себя в спальне, пытаясь заснуть, и негодуя от того, что у нее нет возможности и власти, хоть что-то изменить.

Она вспомнила, какой бодрой и отдохнувшей почувствовала себя, на следующее утро, после приема снотворного. Этот чудесный препарат, который она нашла после смерти отца, среди его вещей, действительно ей помог. Хильдегад поднялась с кровати, прошла к изящному секретеру, и, отперев одну из дверец, достала оттуда старую шкатулку, куда поместила найденные капсулы. Небольшая, выполненная из черного эбена, изящная, инкрустированная самородными камнями хризоберилла, шкатулка была выстлана внутри черным нубуком, и, чуть более чем на треть заполнена овальными бледно розовыми капсулами. Ключ для их вскрытия лежал тут же, поверх них.

Хильдегад задумалась о том, каким образом это снотворное попало к ее отцу, как часто он прибегал к его помощи, и сколько этого препарата, было у него, изначально.

«Жаль, я не знаю, откуда это лекарство доставляли». – Подумала Витинари, вскрывая бархатистую на ощупь капсулу, маленьким ключиком, и рассуждая о том, насколько своевременно этот препарат был ею обнаружен.

Распечатав капсулу, губернатор положила ключик обратно в шкатулку, и, тщательно ту, заперев, вернулась в кровать. Там, забравшись под одеяло, отстроченное шелковыми кружевами, Хильдегад бережно выпила драгоценное снотворное. Затем, она растянулась во весь рост, отдаваясь нежным простыням, и с блаженной улыбкой на устах, сомкнув потяжелевшие, враз, веки, погрузилась в мир ночи без сновидений.

Прошло несколько дней, с тех пор, как он добрался до Немориса. За это время, хоть он и недостаточно хорошо изучил город, зато обзавелся некоторыми весьма ценными в его положении, вещами. Первой его находкой стал портативный синтезатор пищи, обнаруженный в одном из огромных зданий, почти полностью уничтоженном орками. Это решило вопрос с пищей на долгое и долгое время, так что больше Ларна этот вопрос не мучил. Впрочем, с того самого момента, как ему удалось выжить, сумев избежать преследований со стороны зеленокожих, и благополучно добраться до Немориса, Ларна более, ничего не заботило. Словно, он преодолел последнее препятствие на своем жизненном пути, и теперь, ему не о чем было беспокоиться, и нечего бояться. Предоставленный, в кои веки, самому себе, обретя одиночество, которое бывший гвардеец, упорно именовал свободой, он бродил тенью по уничтоженному городу, впитывая в себя энергию разрушения, господствующую тут на каждом шагу. Бесцельно блуждая по улицам, заваленным нехитрым скарбом, распотрошенным звероподобными ксеносами, и останками последних защитников города, Ларн наслаждался мыслью, что согревала его в пасмурные дни и безлунные, и в гнетущие своим холодом, ночи. Он выжил.

Вот и теперь, бредя по грязному рокриту, и вдыхая, ставший уже привычным, воздух, полный запахов разложения, Ларн то и дело поднимал взгляд на небо, собирающееся исторгнуть из себя очередной дождь, первые капли которого, подобно разведчикам, уже устремились к поверхности Ферро Сильва. Одна такая капля, холодная и плотная, разбилась о щеку Ларна, когда он в очередной раз посмотрел в налитые свинцовыми тучами, небеса. Следом за ней, упала еще одна, еще холоднее. Потом, еще и еще. И, внезапно для самого себя, поддаваясь внутреннему, усиливающемуся в своем безумии, ражу, Ларн засмеялся.

Он выжил, и теперь утробно хохотал, запрокинув голову, и бросая вызов, исходящему горьким ливнем, небу. Стоя под потоком далеких, чужих слез, Ларн чувствовал, как они скатываются по его векам и скользят по щекам, выплевывая хриплый смех из содранной гортани. Раскат грома, разнесшийся по округе, на мгновение перекрыл его хохот, но не смог его остановить. Подобные харканью звуки, продолжали изрыгаться из открытого рта Ларна, устремляясь ввысь, навстречу грому и дождю, и утихли лишь тогда, когда предатель насмеялся вдоволь. Он огляделся по сторонам, озираясь, словно приходя в себя от поглотившего его ночного кошмара, и мысли его начали возвращаться к реальности.