Динара Смидт - Княжна сто двенадцатого осколка

А залечивать раны? Наколдовывать стаю птиц? Взрывать стёкла? Ив не могла сравнить это и со своим волшебством. Нет, её волшебство было тёплым, как солнечный луч и необъяснимым образом… естественным. То, что творила мать в ту ночь, было холодным и неправильным. Ив не могла объяснить, просто чувствовала сердцем.

И тут она вспомнила кое-что. Будто бы открылась доселе запертая дверь, и из глубины памяти на поверхность всплыл один случай, произошедший года два тому назад.

Был разгар жаркого лета, введшего в моду хлопковые платья и веера. Воздух был совершенно неподвижен, и хотя окна в доме стояли нараспашку, это не приносило облегчения.

Одной такой душной ночью Ив внезапно проснулась. Она полежала немного, глядя в потолок и гадая, что же её разбудило. Должно быть, уханье филина в деревьях у дома. В открытое окно светила полная луна, яркая и белая на тёмном небе. Ив перевернулась на другой бок, и уже снова собиралась нырнуть в уютную глубину оставленного сна, когда заметила, что кровать матери пуста. Простыни были не смяты – она даже не ложилась. Страдая от бессонницы, мать иногда засиживалась за чтением… да вот только огни не горели. Дом казался пустым.

Ив вдруг испугалась. Она подождала, прислушиваясь несколько мгновений, и, наконец, не выдержав, выпрыгнула из постели, и тихонько, в одной ночной рубашке, прокралась в гостиную. Угли в очаге почти остыли. Кот спал на подстилке. Клепсидра отмеряла капельками воды ночные минуты.

Ив прокралась по тёмному дому к входной двери и обнаружила ту незапертой. Она вышла в залитый лунным светом двор. Резкие тени перечерчивали землю под ногами. Ив сделала несколько неуверенных шагов по дорожке, что огибая дом, вела к сараю у дальнего края заросшего крапивой забора.

Двойные двери сарая были чуть приоткрыты, внутри подрагивал огонёк. Ив не подошла к дверям. Какой-то примитивный инстинкт толкнул её в тень, заставил прокрасться, как воровке, к одному из боковых окошек и прильнуть к грязному стеклу. В сарае, грубо сколоченной деревянной постройке, мать хранила мешочки с семенами, огородные принадлежности, старую рабочую одежду. Пол был земляной, в углах между сезонными генеральными уборками скапливалась густая паутина. Несколько громоздившихся ящиков, кособокая вешалка да деревянный стол с разложенными на нём инструментами составляли всю обстановку, оставляя в центре немного свободного пространства. Только теперь каждый сантиметр этого пространства занимали горящие свечи, расставленные вокруг нарисованного на земле знака.

Ив попятилась от окна. Ею овладело чувство, что это – чем бы это ни было – не предназначалось для её глаз. Она хотела бежать назад, домой, как вдруг мелькнувшая тень, которая как будто бы загородила на миг свет полной луны, заставила её повернуться в сторону опушки. Там она увидела стаю птиц. Вороны, чёрные, как купол ночного неба, да так много – не пересчитать.

Хоть они с матерью и жили рядом с лесом, Ив никогда прежде не сталкивалась с дикими стаями. Она слышала иногда жуткие истории о том, как птицы нападали на детей или на скот, но всё это происходило по большей части на фермах и в захолустных деревнях, а не в городе. Шум и яркие фонари пугали хищных птиц.

А эти… нет, эти не были похожи на простую стаю. Силуэты чуть подрагивали в лунном свете, как дрожит на слабом ветерке дым от костра. И то ли виной всему была ночь и усталость, то ли со страху у неё разыгралось воображение, но Ив почудилось, что их глаза, горящие молочно-белым потусторонним светом, обращены к ней и следят.

А потом она моргнула – всего-то на мгновение закрыла глаза, а когда открыла, птиц уже и след простыл. Точно вся стая растворилась в воздухе.

Ив бросилась домой, не оборачиваясь. Лишь оказавшись в безопасности постели, она смогла вздохнуть. Несмотря на жаркую ночь, тело пробирала дрожь, и она укрылась с головой, и лежала так, пока не забылась тревожным сном.

Наутро она решила, что всё ей просто привиделось. Мать готовила завтрак, напевая и деловито гремя посудой на кухне.

– Я видела во сне птиц, – сказала Ив, садясь завтракать. – Стаю чёрных ворон.

– О, – мать рассмеялась, – вороны во сне – добрый знак.

«Добрый ли впрямь?»

Ив нащупала в кармане пальто гладкое прохладное серебряное яйцо, которое собиралась подарить матери. Будто тысяча лет миновала! Ив покрепче сжала его в ладони, как единственную нить, связывающую с прошлым, и, отворив дверь, шагнула в скупо освещенное купе.

Непривычная к движению поезда, она, шатаясь, добралась до места напротив матери, и плюхнулась на обтянутый клетчатой рогожкой жёсткий диван. Мать не повернула головы, не оторвала глаз от мрака за стеклом.

– Тот человек… – неуверенно начала Ив, – ты прогнала его?

Мать вздрогнула, вырванная из своих мыслей, и, повернувшись к дочери, кивнула.

– На время, – сказала она. – Он не оставит нас так просто.

– Ты с ним знакома?

– Мы знали друг друга… давно.

– Зачем мы ему нужны?

– Он выполняет приказ.

– Чей?

– Того, кто не получит, чего хочет.

Ив обнадёжило то, что вопросы хотя бы не остаются вовсе уж без ответов.

– Куда мы едем?

– На север. У меня есть знакомый в Трекуохе, нужно его разыскать. А там… там будет видно.

– Трекуох, – повторила Ив, вспоминая уроки географии. – Это ведь порт, да? На юге?

– Да, Ив. Нам придётся пересесть на другой поезд.

Мать замолчала и мрачно покачала головой. Усталость лежала на её лице, как глубокая тень, съедая со щёк краски и вытягивая свет из глаз.

Они ехали всю ночь, пока небо на востоке не начало светлеть. Ив задремала на диване рядом с матерью, положив голову ей на колени и подобрав под себя ноги. Сквозь сон она чувствовала покачивание поезда и руку матери, рассеянно гладящую её голову.

Ей снилось, что они едут в карете под ярким солнцем, а за окном простирается бескрайняя пустыня из золотого песка…

В вагоне уже погасили лампы, когда мать потрясла её за плечо.

– Пойдём, Ив, выйдем на следующей станции.

Господин с книгой исчез – должно быть вышел на одной из ночных остановок. Жрицы завтракали. На столике между ними была разложена салфетка, на ней – крошечные треугольные сэндвичи из белого хлеба, яиц и кружевных листиков салата. Глядя на них, Ив вмиг вспомнила до чего голодна.

– С праздником! – сказала одна из жриц, когда мать с дочерью проходили мимо.

– Благослови вас светлая Богиня, – жизнерадостно добавила вторая.

Мать, занятая своими мыслями, даже не взглянула на них. Похоже, за всю ночь она ни на минуту не сомкнула глаз.

Выпустив мать и дочь на грязный перрон, поезд тотчас же тронулся. Уродливое здание вокзала слепо таращилось сквозь утренний туман. Городок за решётчатыми воротами – убогий, маленький, из тех, которые поезда торопятся миновать, а пассажиры не замечают – едва начинал пробуждаться. По обочинам дорог лежали вперемешку с грязным неубранным снегом сорванные ветром гирлянды и пёстрые обертки от конфет. Редкие экипажи плелись по узким улочкам, дома стояли тесно, и казалось, о чём-то перешептывались и поглядывали опасливо по сторонам, не приближается ли к ним какой незваный гость.