Александр Прозоров - Ведьмина река

Ведун отвернулся к правому берегу, пряча улыбку. Странное имя его ничуть не удивило. В этом мире очень многие люди свои имена прятали, дабы по ним не могли навести порчу, и пользовались прозвищами, зачастую прилипшими еще в детстве. Посему тут и там постоянно встречались Первуши, Вторуши, Нежданы, Снежаны и прочие клички, явно выдающие, кто, когда и при каких обстоятельствах рождался. Встречались и Труворы, и Стукачи, и Крикуны, явно досаждавшие в детстве своим родителям пуще прочих отпрысков. Даже Дураки встречались в русских селениях. Ибо чего с Дурака возьмешь? Никаких наговоров на такого послать не получится. Так что Тумдум – это еще нормально. Хотя все равно смешно.

– Так чего там на реке, хозяин? Что творится, что сказывают, когда опасности ждать?

– Да, поди, третий год уж, как ладьи между Белой крепостью [2]и Кашинкой пропадать стали, – взяв прави`ло рулевого весла под мышку, размеренно ответил крепыш. – О прошлом лете князь даже дружину посылал с сотником татей заловить, да токмо не нашли они никого, напрасно ноги стоптали.

– Как же вы тогда по Волге ходите? – удивился ведун. – Коли про гнездо разбойничье на ней знаете?

– Сговариваются купцы да большим караваном и идут. Ладей по десять-пятнадцать. Скопом брать, так корабельщиков до полутысячи набирается. Супротив такой силищи не всякая дружина выступить рискнет, не то что душегубы лесные. Караваны не трогают. А вот одному – да, одному не по себе катиться. Однако же, коли к берегу не приставать и ночью не останавливаться, то проскочить можно. Пока заметят, пока соберутся, пока лодки спустят… На веслах да под парусом от любой погони уйдем. Им же долго путников преследовать нельзя. А ну, караван встречный появится, али на дозор княжеский наскочат? Уж тут татей точно не отпустят. Гнать будут хоть до самого ледостава, однако же обязательно достанут и кишки выпустят. Не любят честные путники душегубов, никаких сил не пожалеют, дабы навеки от них избавиться.

Тумдум говорил жарко, от души. Видать – накипело. Да и страшно, наверное, было очень. Он ведь как раз один в путь отправлялся. Да еще с такой слабосильной командой. А страх – это завсегда зеркало ненависти. Чем сильнее боишься – сильнее и ненавидишь.

Почему купец решил не дожидаться, пока соберется очередной караван, ведун спрашивать не стал. И без того понятно: не идут дела у Тумдума, не складываются. Потому за любой заказ с готовностью хватается. Если давешнему боярину с причала понадобилось груз какой к нужному сроку доставить – тут за небольшую доплату и на риск пойдешь, никуда не денешься. Каравана ждать – работу быстро перехватят, желающих найдется с избытком.

– До Белой крепости дня три пути будет? – прикинул на глазок Середин.

– Где-то так, – согласился крепыш.

– Ну, тогда я броню пока надевать не стану. По такой жаре упаришься ее таскать. На Волге полностью снаряжусь.

– Это верно, сегодня парит, – с готовностью согласился купец. Тумдум явно обрадовался, что единственный воин ушкуя имеет доспехи. Это ведь, считай, его одного против десятерых выставлять можно. – А на Тверце отродясь ничего никогда не случалось. Речушка узкая, деревни чуть не на каждой версте стоят. Откуда тут татям взяться? Сказывают, правда, селение одно на полпути к Волге недавно вымерло. Кудесница там злая завелась, людоедка сущая. Никого не пощадила, ни старых, ни малых… Но коли в сем проклятом месте не причаливать, то корабельщикам вроде как ничего не грозит. Вестимо, нет у чародейки силы на реке. Текучая вода любое колдовство губит. До нас ведьме не дотянуться!

Знал бы Тумдум, насколько сильно он ошибался, произнося эти слова!

Ведун покосился на спутницу, стоявшую у борта по другую сторону от кормового весла, но Сирень даже бровью не повела, словно речь шла не о ней, а о ком-то другом.

«Проклятую» деревню ушкуй миновал, когда уже начинало смеркаться. Останавливаться здесь, понятно, корабельщики не стали – спустились на несколько верст, за три излучины, рискуя врезаться в темноте в плохо различимые берега. Или, точнее, корабль плыл по течению до тех пор, пока не наскочил сослепу на уже совершенно невидимый в ночи берег.

Впрочем, за аварию это происшествие никто не воспринял. Гребцы втянули весла, несколько корабельщиков выскочили с веревкой в кустарник, привязали ушкуй. Следом не торопясь, с припасами, стала выбираться остальная команда. Поднявшись на пологий склон, путники расстелили войлочные кошмы на траве, вместо подушек положили кто свернутый плащ, кто шапку, а кто и сапоги. Один из стариков, почти неразличимый в темноте, прошел по кругу, раздавая свежие пирожки. Так же, по кругу, проплыли и три крынки с пивом. Подкрепившись, путники стали укладываться, даже не потрудившись выставить стражу. Видимо, эти места и вправду считались совершенно безопасными.

Олег, раз уж его угораздило стать охранником, собрался было покараулить стоянку сам, но после ужина его неожиданно сморило, и проснулся он только перед рассветом, когда корабельщик, толкнув его в плечо, сунул в руку очередной пирожок. Сумерки были зябкими, пасмурными, явно намекающими на близость дождя. Видимо, поэтому, прежде чем отчалить, путники затянули часть палубы парусиной, оставив открытыми только две задние гребные банки. Гребцы, раздевшись до пояса, отвязали судно от кустарника, сели на весла, отгребли на стремнину – и ушкуй величаво поплыл дальше по реке.

– Здрав будь, воин, – подошел к Середину старик, раздававший на берегу снедь, и кивнул на юную ведьму: – Это как, мил человек, дочка твоя, что ли? На невольницу не похожа, строга больно.

– Пусть будет дочка, – согласился ведун. – Нечто грубит? На нее не похоже.

– Не, не грубит. Слова по одному отмеряет, ровно с жемчугом расстается. Однако же от еды и питья отказывается.

– Вот оно что… – Олег прикусил губу. Он не ожидал, что странность в поведении лесной ведьмы заметят так быстро. – Это она похудеть задумала. За толстую себя считает.

– Как это? – вскинул брови старик. Разумеется, как и все в этом мире, он считал, что девка чем упитаннее, тем и краше.

Однако другого объяснения ведун придумать не смог.

– Молодая еще, – пожал он плечами. – Рази ты не ведаешь, что у девиц в возрасте таком вместо ума-разума творится? Каприз на капризе, ничего не поймешь. Ты вот что… Ты ее долю лучше мне давай. Я как-нибудь попробую уломать.

– Могу и тебе, – согласился старик. – Уговор у Тумдума, знамо, с тобой.

– Тебя как звать-то, отец? – Олег положил ему руку на плечо. – Ты, вижу, корабельщик опытный.

– Дык уж полвека каженный сезон на веслах… Как отец в десять лет с собой взял, так на берег токмо со снегом и схожу. Ершом он меня кликал. Знатный был кормчий, да токмо научить ничему не успел. Рыбачил как-то в плавнях Нижней Булгарии, когда припасы в дорогу запасали, да водяной его в омут и затянул, проклятущий… – Старик вздохнул.