Вадим Волобуев - Кащеево царство

– Ну ладно коли так. Скажи им, что скоро с войском приду, дань будем делить. И пусть не вздумают шутить! Разнесу их острожек по брёвнышку.

Арнас опять поехал к крепости, а воевода спросил у Сбышека:

– Кто говорил-то с ним? Что за харя в шапке?

– Да вроде младший брат князька местного. Того, которого ихний главный князь убил.

– А за что убил?

– О том не говорил.

Они повернули лыжи к стану. Подъезжая, увидели идущего к ним по колена в снегу отца Ивана.

– Дурное ты место выбрал, воевода, – объявил поп. – Рядом с югорской кумирней.

– И что с того? Богов ихних боишься?

– Не богов, а демонов. Чую я, полно здесь нечисти шныряет. Порубить бы идолов надо. Или стан перенесть.

– Вот ещё! Буду я из-за каждого истукана людей гонять. Ежели боязно тебе, иди, вали этих идолов. А мы и так проживём.

Священник поджал губы и, укоризненно качая головой, удалился.

Весть о том, что городок сдался без борьбы, обрадовала новгородцев, но в то же время и расхолодила их. Вступая в югорскую землю, они не знали, чего ждать, а потому готовились к худшему. Теперь же, одержав лёгкую победу, русичи вмиг растеряли свою настороженность и решили, что югра – это та же чудь: задиристая, пока враг далеко, и робкая, когда он рядом. Воеводе не могли понравиться такие разговоры, но он и сам теперь не ведал, как следует держаться с местными. По опыту он знал, что одни народы любят ласку, а другие уважают только силу. Грозить тем, кто согласен покориться без боя, не имеет смысла и может только повредить делу. Зато допустить слабину с горделивым племенем – значит, обречь себя на долгую и трудную войну. И вот, пребывая в сомнениях, Ядрей вызвал к себе пермяка и уединился с ним в чуме, подробно расспрашивая о Югорской земле.

На склон холма жители городка выволокли пять неглубоких вогульских нарт, гружёных соболиными, песцовыми, горностаевыми и лисьими шкурами, серебряными блюдами, подвесками, браслетами, рыбьим зубом и костью мохнатого зверя маммута, которого живьём никто не видел, зато частенько находили вмёрзшим в землю. Воевода с боярами, житьими людьми и Буслаем шёл вдоль нарт и придирчиво перебирал меха и украшения. Спрашивал:

– Что скажете, братцы?

– Маловато будет на такую ораву-то, – заметил Буслай.

– А вы что скажете, господа вятшие?

– С паршивой овцы хоть шерсти клок, – миролюбиво ответствовал боярин Завид Негочевич. – Чего ж ты ожидал от такого острожка? Дальше-то князьки побогаче будут, с них возьмём больше.

– Я думаю, таятся они, – предположил Савелий. – Не дают всего, что есть.

– А нам больше и не надобно, – возразил ему Яков Прокшинич. – Мы сюда не только дани пришли собирать, а ещё и власть новгородскую утвердить. Если этот городишко обдерём и тем довольствуемся, толку от нашего похода мало будет.

– Нас сюда не вече послало, – огрызнулся Савелий. – Пошли по своей охотке за добычей. Другой нужды не было.

– Ежели тебе выгода новгородская не дорога, подумай о товарищах своих, тех, что после нас сюда сунутся. Незамирённая югра хуже чудинов будет.

– Они пускай сами о себе заботятся. Чай не дети малые…

Ратники, вытянувшись цепочкой вдоль берега, зябко постукивали нога об ногу, прикидывая, сколько каждый получит хабара. Им тоже казалось, что пять саней с городка слишком мало, но они предпочитали помалкивать, опасаясь спорить с начальниками. Со стен города за пришельцами наблюдали югорцы. Держа в руках луки, они осторожно высовывались из-за тына, в любое мгновение готовые выпустить сотни стрел. Из городка вышел их князёк с несколькими приближёнными в шубах, перепоясанных широкими цветастыми поясами со множеством висящих на них фигурок зверей и птиц. Остановившись чуть поодаль, они тихо переговаривались и ждали решения новгородского воеводы.

– Ну что же, братья? – вновь спросил Ядрей. – Берём или нет?

– Берём – чего ж не взять! – воскликнул Завид Негочевич. – Только пускай они нас жратвой снабдят.

– Эк ты, боярин, лихо за всех решил, – язвительно промолвил Савелий. – А вои как же? Они тоже голос имеют.

Завид презрительно покосился на него.

– Перед чадью заискиваешь, Савка? Не доведёт тебя до добра эта дорожка.

– А ты за меня не тревожься, боярин. Лучше о себе подумай.

– Савелий прав, – вступился за товарища Сбышек Волосовиц. – Ратники волноваться будут…

– Это какие? Ушкуйники что ль? – небрежно осведомился Яков Прокшинич.

– Они самые.

– Ушкуйнички делают, как им Буслай велит. А Буслай завсегда на нашей стороне. Верно, сотник?

– У меня с этим строго, – прогудел тот.

– Тогда и спорить не о чем. Принимаем дань, берём у них жратву и скотину с нартами и двигаем к стольному граду. Там-то разживёмся на славу.

– Добро, – провозгласил воевода. – Решили. Дань принимаем, скотину и еду забираем, людишек не трогаем. Пятая часть идёт Святой Софии, остальное делим поровну, чтоб никто в обиде не остался.

– Что здесь делить-то? – пробурчал Савелий, но Ядрей уже не слушал его – он развернулся и направился к ратникам.

В тот же вечер югорский князёк устроил пир для гостей. Пригласил к себе вятших людей, воям хотел выкатить бочки с брагой, но Ядрей не позволил.

– Нечего им тут кутить. В чужой стране вой должен себя блюсти, чтобы враг подступиться не мог. А то перепьются сейчас, и бери их тёпленькими.

– А сам-то к князю идёшь, – попрекнул его Савелий.

– Я иду, потому как воевода. Дело государственное, понимать должон.

– Я и понимаю.

Всё же надо было обезопасить себя на случай югорского вероломства. С нехристей станется: заманят к себе всех вятших и всех перережут. Воевода спросил об этом боярина Якова, тот присоветовал:

– Пусть поклянутся, что не замышляют злого.

– Чём же они тебе клясться будут? Писанием, что ль? – усмехнулся Ядрей.

– Зачем? Пусть присягнут на медвежьей шкуре. Медведь у них – зверь уважаемый, его обмануть не посмеют.

– А ежели посмеют?

– Куда им! Они своих божков боятся пуще, чем мы Христа. Будь спокоен, воевода: ежели поклянутся на шкуре, вернёшься цел и невредим.

На том и порешили.

К городку подъехали на санях: впереди, развалясь словно пьяный купчина, двигался воевода с Арнасом, стоявшим на запятках, следом, нахохлившись в песцовых шубах, мчались сидевшие лицом друг к другу Яков и Завид, а за ними неслись Савелий и Сбыслав. Впереди и позади ехали на нартах человек пятнадцать боярских челядинов с мечами, в мохнатых лисьих шапках.

Стемнело. Леса потонули во мраке, кроны деревьев клочьями волос тянулись на фоне звёздного неба, словно дым, вырвавшийся из земли и застывший от лютого мороза. Сани скрипели на снегу, с громким скрежетом задевая за ледяную корку; олени выдыхали облака пара, тут же исчезавшие в синем мраке. Югорские дебри стояли недвижимы и безмолвны, будто окоченели от жутких объятий Войпеля – бога холодов.