Симона Вилар - Ведьма и тьма

Калокир больше не следил за ними. Хотел поглядеть, что с укушенным завтра будет. А вроде как и ничего. Ходит себе крепкий молодец среди других воев, помогает такелаж на ладьях устанавливать, смеется беспечно. Видимо, не сразу у упырей их новая суть проявляется.

Но не придумал ли все это Калокир? И с кем тут посоветуешься? Может, все-таки со Святославом? Но князь нынче тоже весел перед отплытием, а когда ладьи спускали на воду, беспечно поднялся на свою. Но, как заметил Калокир, именно людям Волка повелел возглавить флотилию. И в ночь решил трогаться. Это многие сочли разумным – ночью легче пройти мимо носившихся по берегам печенегов.

В устье Днепра входили на веслах – все гребли с силой, противясь течению, шли мимо поросших тростником островов, которых в разливе было множество. Вода высоко стояла, двигались легко… если легкой можно назвать непрерывную греблю до самой зорьки. А как стало светать, пристали к берегу. Князь сказал, что хочет поберечь силы воинов, поэтому днем они будут отдыхать, а едва стемнеет – снова в путь.

Так и шли несколько дней. Калокир был молчалив. Может, Святослав все верно решил, если печенеги не показываются. А может, бережет своих новых воинов-упырей. И еще одно новшество: чуть начинало развидняться и бросали якоря, как на судах тут же натягивали парусину – от солнца укрыться, чтобы свет спать не мешал и чтобы тем, кому свет не мил, было где укрыться.

Калокир не раз пытался подобраться к ладье Волка или Вышаты, да только они обычно в стороне от других становились. Но как-то уже на закате, когда Калокиру, несмотря на усталость, не спалось, увидел он Вышату. И кметя его новообращенного увидел… и еще двоих. Все они стояли рядом со спящими воинами, глядели на них. Потом Вышата указал на какого-то гребца, и один из его кметей склонился над ним. Со стороны могло показаться, что он целует воина, тот даже проснулся, руками только забил, будто оттолкнуть хотел. Но ни звука не издал – угомонился. Вышата же и его кмети молча наблюдали за происходящим, и глаза их поблескивали во мраке белым отсветом.

«Так на Руси они все скоро упырями оборотятся, – в отчаянии подумал ромей. – Бежать мне надо… Но как же Святослав? Он хоть понимает, что творит?»

Ночью на идущие на веслах ладьи напали печенеги. Свистели, улюлюкали, сыпали стрелами. Но суда продолжали ход, понемногу отстреливаясь. Обошлось без потерь.

– Если копченые появились, значит, и дальше будут преследовать, – произнес сидевший подле Калокира Варяжко. – Князь все верно подгадал, велев в темноте идти, но острова с зарослями мы уже миновали, так что печенеги непременно попытают свою удачу. И уж поверь мне, патрикий, там, где в Днепр впадает славный Ингулец, нас наверняка ждет засада.

Но и тут обошлось. И вои говорили, что потому и обошлось, что Святослав велел медленнее идти, а сам послал вперед ладью Волка. Да еще и струг Вышаты дал ему в помощь.

Те вернулись, сообщив, что места впереди безопасные. Ночью, когда миновали устье реки Ингулец, и впрямь тихо было. Да только Варяжко, принюхиваясь, сказал:

– Сеча тут была. И недавно. Золой тянет, как с пожарища, да трупный запах чую. Значит, немало тут полегло. А вот кто смерть принял? Отчего ни Вышата, ни Волк о том не сказали? Если их дело, могли бы и похвалиться.

«Князь их наверняка похвалил, – думал ромей, налегая на весло. – То-то он так радостно обнимал обоих воевод, когда те вернулись. А ведь никому из своих ни слова не сказал».

Варяжко негромко напевал рядом. Пел о доме, о срубах во градах, о дымах на капище, а еще о красных девицах, что сходят к мосткам у реки, распустив длинные косы. Ох, как же изголодались вои по женщинам! Каждый кого-то вспоминал, тоскуя по ласке и домашнему уюту, мечтая о пирогах с зайчатиной, которые милая выставит на стол перед дорогим гостем.

– А ты, Калокир, небось Малфриду разыскивать станешь? – легонько налег на плечо ромея Варяжко. – Сам же сказывал, что на Русь ее отправил. Как думаешь, дождется ли тебя чернокудрая чародейка? Она у нас особенная! Ну, ты уж не сверкай так очами. Сладится у вас, так я первый порадуюсь…

Калокир и впрямь часто думал о ведьме. Но не так, как ранее, когда вспоминал ее сладкие уста, ее гибкое тело и лоно жаркое. Теперь ему хотелось поговорить с ней да совета спросить… Он всегда был уверен в себе, теперь же окончательно растерялся. Вокруг творилось что-то неведомое, но он был среди язычников и не знал, как они воспримут его слова о том, что их князь привечает упырей. Сам Святослав довольным ходит. А те из русов, что приняли крещение в Болгарии, после боев с войском империи о своем отступничестве и вспоминать не хотят. Зато сам Калокир усердно молился. Он чувствовал себя бесконечно одиноким, и теперь у него оставался только его Бог. И Святослав. Они должны объясниться!

Поговорить удалось, только когда караван судов вынужден был стать на дневку у разветвления русла Днепра. Здесь было видимо-невидимо островов и островков, за зиму ветра повалили множество деревьев, и кормчие опасались, что суда могут наскочить на новые мели или топляки, перегораживающие русло. Вот и задержались ненадолго, пока кормчие реку впереди проверят. А заодно и поохотиться решили.

Места эти кишели дичью, огромные туры спускались к воде, проносились легкие степные сайгаки, на водопой приходили тарпаны – дикие лошади. Русы знали, что мясо у тарпана сочное, куда вкуснее обычной конины, всем набившей оскомину.

Но взять тарпана пешему охотнику – дело не простое. Зато медлительные туры – самое то, чтобы пойти облавой да отбить телят и коров от стада шумом и криками. А варева из тура на всех хватит, так что сил для дальнейшего перехода у воев прибавится. Но главное – чтобы степняки не налетели, не порубили пеших охотников. Для этого в ночь перед облавой Святослав и выслал на разведку тех, кто уже прославился в боях с копчеными. Остальные же отдыхали перед охотой, слушая бывалых ловцов, пояснявших, как берут туров.

Калокир же, как только увидел князя одного, сразу направился к нему.

– Чего тебе, ромей? – едва обернулся князь на приветствие побратима.

Калокир даже опешил в первый миг. Никогда Святослав не бывал с ним груб. И первое, что пришло в голову: «Теперь я никто в глазах князя Руси, за мной не стоит всемогущая Византия». Но ведь для Святослава по-прежнему свят обряд побратимства! Или уже нет?

Но князь сам развеял сомнения патрикия:

– Что ты ко мне явился, вместо того чтобы своему богу молиться? Противно глядеть, как ты в каждый свободный миг на коленях… Мои боги не требуют от меня унижаться.

– Но твои боги не почитают и тех, кто с нежитью водится. Сам же когда-то рассказывал, – возразил Калокир.

Святослав ответил не сразу, молча глядел на херсонесца. Последние закатные лучи освещали его застывшее лицо. Потом криво улыбнулся, блеснули крепкие зубы.