Виктор Улин - Экспроприация

Толстая проволока блестела под солнцем, как натуральное червонное золото.

Кладовщик долго крутил ее так и сяк, обламывая свинцовый кругляш пломбы. Потом еще дольше выдергивал остатки из проушины, сипя и отдуваясь. И наконец откинул щеколду запора и обернулся, молча приказывая открывать.

Один из четверки не выдержал тягучего взгляда – шагнул к вагону, неловко охватил ребро тонкими пальцами, пытаясь сдвинуть многопудовую дверь. Кладовщик сдавленно выматерился, отпихнул его прочь и налег сам, помогая себе ломом. Клинкет нехотя завизжал по ржавым полозьям, открывая вагонное нутро.

Вагон был пуст; так показалось сначала: в глаза бил свет, проникая сквозь щели дальней стенки. Но полумрак отступил, и на полу проявились какие-то плиты, обернутые в крафт-бумагу – они лежали ровным слоем, доходя примерно до колена. И тут же наружу хлынул запах. Горький и терпкий, очень знакомый, но все-таки непонятный.

Первый из стоявших около вагона тонко улыбнулся, храня молчание.

Второй вытянул шею и сомнением хмыкнул, потом вопросительно обернулся к остальным.

Третий изящно потянул носом и щелкнул пальцами с миной знатока, близкого к почти найденной догадке.

Четвертый залез в вагон и вытащил образец груза.

На промасленной бумаге краснело развесистое клеймо заграничной фирмы; отдельно сиял лиловый штамп «24 кг», а сбоку упаковка была ободрана, и виднелся темно-коричневый край плиты. И запах мгновенно сделался привычным, знакомым с детства, и оставалось лишь недоумевать, как они не догадались сразу:

– Это же… шоколад!…

Солнце сияло, как миллионы лет назад и неизвестно сколько вперед. День выпал самым обычным; работа не была в новинку: весь институт давно отбывал трудовую повинность то на товарной базе, то в колхозе, а то и вовсе на улице с метлой. Однако перезнакомились они только здесь: начальство всегда посылало на один объект людей из разных секторов. Вероятно, полагая, что незнакомым будет труднее вступить в антиобщественный сговор. Но четверо быстро сошлись и поняли, кто есть кто.

Интеллигент выделялся возрастом: трое других разменивали пятый десяток, он же лишь год назад окончил университет; и кроме того, был нежен и бледен лицом, несущим печать образованности во многих коленах, а губы его то и дело складывали тонкую усмешку авгура, стоящего выше земных забот.

Здоровый и загорелый Дуболом был абсолютной противоположностью: он сиял уверенностью счастливца, не привыкшего обременять голову лишними мыслями, однако всегда готового поддержать любое стороннее начинание.

Граф не походил ни на того, ни на другого: не тонко вырезанный, но хорошо ошлифованный природой, он имел красоту довоенной статуи; его насмешливое, умное, и слегка аристократичное лицо вызывало в воображении немыслимый гибрид Андрея Болконского и Остапа Бендера – если таковой мог существовать! – на нем хотелось видеть фрак, жестокий ментик нараспашку или, в крайности, фуражку с эмблемой несуществующего яхт-клуба; смешно было видеть его в заплатанной рубашке и джинсах фабрики «Большевик», и лишь сдвинутая на нос белая кепочка вносила в его образ нужный штрих.

А четвертый, Боцман, опять-таки казался совершенно иным: коренастый и жилистый, он избегал лишних движений, однако в нем ощущалась игра внутренней силы, а глаза его, обманчиво затененные меланхолическими веками, тщетно прятали недюжинную работу ума, занятого генерацией идей; неизвестно, бывал ли Боцман боцманом, но это не исключалось: на заре туманной юности он и в самом деле три года служил на флоте…

…Работа не была в новинку; день вышел обычным, но… Шоколад с самого начала взбудоражил их души, не давая расслабиться даже на перекуре. И даже привычный разговор о женщинах – от которого Интеллигент рдел в томительном возмущении, боясь пропустить хоть слово – не принес разрядки. Едва многомудрый Боцман начал делиться опытом расстегивания крупноразмерных бюстгальтеров с помощью одной руки, как Дуболом перебил его – понюхал свой кулак, успевший впитать соблазнительный дух груза, и сокрушенно покачал головой:

– В тот раз картошкой отоварился. А нынче?

Боцман уважительно замолчал.

– Полтора пуда шоколада, – со вкусом ответил Граф. – Причем концентрированного, из которого выйдет как минимум сорок килограммов обычного, то есть четыреста плиток. Прикиньте нынешнюю стоимость одной такой плитки и сделайте вывод, какую ценность берет в руки каждый из нас, осуществляя транспортировку всего лишь одной единицы груза.

Граф говорил долго и витиевато не из рисовки: рисоваться-то тут было не перед кем – просто он всю жизнь привык выражать свои мысли именно так, и в принципе не мог иначе.

Интеллигент фыркнул; не будучи матерым в подобных делах, он все-таки сразу понял, куда клонит Граф, и поспешил выразить свое неприятие темы.

– Он прав, – не вдаваясь в рассуждения, Боцман поставил точку над «i». – Давайте мозговать, как нам отсюда хоть одну плиту прихватить…

Вагон стоял в тупике; дверь пакгауза была распахнута с торца, и путь пролегал в форме буквы «Г». Принимая во внимание особую ценность груза, кладовщики распределились хитро: один помечал накладную у вагона, второй с угла контролировал всю трассу, третий принимал груз внутри у стеллажей. Задача казалась трудной – практически невыполнимой.

– И-так, конкурс идей! – открыл следующий перекур Граф. – Как будем производить экспроприацию?

Дуболом хмыкнул, это был его любимый звук речи. Интеллигент покривил губы. Боцман энергично тронул затылок:

– Перрон гладкий, просто заныкать плиту не получится. Значит, с нею надо что-то сделать… – он помолчал, сосредоточившись в себе. – Помнится, когда мы в Ленинграде были на берегу еще в учебном экипаже, нас по ночам часто поднимали…

Мимо прошел кладовщик, и Боцман сделал паузу.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.