Михаил Сегал - Молодость (сборник)

Первое апреля в тысячу раз лучше первого июня. Не нужно считать дни: вот один ушел, вот еще на два лето обеднело. Вроде и радостно, что каникулы, а все равно чувствуешь, как время бежит. То ли дело апрель, особенно в теплый год: солнце, сухо и главное – до лета целых два месяца. Как будто еще не родился. Ничего не началось, не пропало, никуда нельзя опоздать. Тридцать первое марта, вечер, ты засыпаешь. Весенние запахи залетают в форточку. Можно откинуть одеяло, но просыпаться не стоит. Проверено: встретить апрель лучше во сне.

Бежишь куда-то сквозь чащу. Не страшно ни капельки. Лес такой волшебный, трава под ногами шуршит музыкально, и птицы разлетаются с ветвей восточными узорами. А сейчас внимание: охотники. Гонятся! Сказочные, смешные: в широкополых шляпах, с ружьями, похожими на тромбоны. Надо их подразнить: все равно не догонят!

Язык под небо, воздуха побольше:

– Хррр!

Услышали кабанчика, увальни? Тогда вперед! Ой, что это? Издали послышались хлопки, а у соседних деревьев сорвало кору. Так, да? Догнать не можете, и сразу палить из тромбонов?

– С днем рождения! – задыхаясь, кричит первый охотник.

– Заранее не поздравляют, – ворчит второй, они бегут, перепрыгивая лужи, падая и кувыркаясь в прошлогодних листьях. Перевязанная розовой ленточкой коробка с подарком летает из рук в руки.

– Хррр! – так вам и надо! Не можете отличить девочку от кабана, палите из ружей, дураки невежливые! Я с вами так сейчас поиграю, так поиграю, вы меня еще не знаете! Мне только дай разыграться.

За окном тишина, и апрельский ветер уже по-настоящему апрельский: два часа как наступил новый день. Первое! Никуда не надо торопиться, ты спишь, ты еще не проснулся, не родился.

Папа с мамой сначала честно не будили Лику. Позавтракали, не звеня посудой, бесшумно вытащили из стаканчиков в ванной бритвы и зубные щетки. Даже на цыпочках донесли чемоданы до дверей. Но, видимо, на этом их родительская любовь закончилась. Они вошли в комнату.

Одеяло лежало на полу, а любимая дочка спала в позе, которую мама называла «кандибобером» – задрав попку вверх. В этом была прямая логика и выгода: с утра, когда лучи еще не достают кровати, чтобы почувствовать тепло, нужно тянуться задницей к солнцу!

– Па-ба-ба-бам! – пропел папа.

– Хррр, – ответила Лика.

– Почта России! – грянули папа с мамой и протянули прямо под нос подарок: огромную коробку, перевязанную розовой ленточкой.

Это был сильный ход. Что ж, пусть знают, какого человека разбудили. Лика встала, вытянулась по стойке смирно, но глаз не открыла – так жальче. Вытянула руки: мол, дарите, дарите, не задерживайте! Мама отдала ей подарок и уточнила:

– Откроешь только на день рождения!

Лика кивнула и упала в кровать уже вместе с коробкой. Снова охотники погнались за ней, листья зашуршали под тяжелыми сапогами. Родители взяли чемоданы и покинули помещение. Дзынь – еле слышно щелкнул замок. Щелк – дзынькнул курок ружья. Осечка.

Лика плотоядно поглядывала на подарок, пока делала зарядку, пила чай, несколько раз даже потянула за узелок. Но ленточка была завязана намертво, ничего не получилось, и в связи с этим Лика решила, что у нее есть сила воли. Надела школьный рюкзак, взяла коробку в одну руку, большую сумку – в другую и выбежала во двор.

Пустой воскресный трамвай быстро домчал ее до улицы, где жил дедушка, – самой старой и самой зеленой в городе. Здесь еще не спилили тополя, не снесли частные дома и не застроили пустыри. Лика любила вырываться сюда из своего микрорайона.

– Папа! Возьмете Ангелочка на выходные?

Или:

– Мама! Ангелочка на недельку?

Ну и наконец:

– Возьмете на лето?

Когда, замерев в соседней комнате, Лика слышала эти слова, она чуть не подпрыгивала до потолка от радости! Засыпать и просыпаться рядом с бабушкой, чмокать ее сонную, завтракать за фамильным столом, чмокать дедушку, чмокать обоих, таких родных, таких замечательных!

Сколько счастья может выпасть на долю одного человека! Например, сидишь, отколупываешь яйцо, а дедушка намазывает тебе бутерброд. Нет, наоборот: ты намазываешь, а дедушка отколупывает, потому что, если честно, отколупывается трудновато. Белок, едва показавшись изпод скорлупы, дымится, бабушка уже наливает чай. Дедушка ставит яйцо в старинную фарфоровую подставку, бутерброд готов.

– Возьмете Ангелочка на лето?

Берите меня, берите! На всю жизнь! Знаете, как классно просыпаться в пять утра и топать на рыбалку! Автобус с мистической надписью «до», убаюкивающий запах солярки, а потом – лес, река и чай из термоса. Дедушка ловит, ты спишь, потом еще раз просыпаешься, но – уже когда рассвело и солнечно. Тут можно еще чайку.

– Дождь собирается, – говорит дедушка, – пойдем к автобусу. А то как вдарит сейчас – десять баллов новыми деньгами!

Новыми деньгами – это понятно о чем. Давным-давно, когда Лика еще не родилась, в 1961 году тогдашний генсек Хрущев поменял все деньги на Новые, и их стало в десять раз меньше. Например: была у дедушки зарплата тысяча рублей, а стала – сто. У бабушки – сто тридцать. Плюс – двое детей, и сами понимаете.

– Проигрыватель сыну только к восьмому классу приобрели!

Был, конечно, патефон, но на нем же не покрутишь современные высококачественные пластинки. Покупали все хорошее, что выпускала «Мелодия», создавали фонотеку в надежде послушать когда-нибудь. И Лика слушала. Сказки, классику, оперы. Операм даже подпевала.

– Радамэээээээээс! Радамэээээс! – завывала она в унисон с египетскими дядьками из «Аиды».

Дедушка хохотал, глядя, как внучка стоит в трусах посреди комнаты, обернувшись простыней. А бабушка была серьезней и говорила:

– У девочки талант. Надо ее куда-нибудь отдать.

Лика не понимала, зачем куда-то «отдавать», если – «талант»? Наслаждайтесь тут! Для вас же исполняется!

Дедушка работал гримером в оперном театре. Он принес с работы кучу каких-то волос (вроде тех, что валяются на полу в парикмахерской) и заговорщически позвал внучку на кухню. Через некоторое время в большой комнате состоялся первый настоящий спектакль. Лика была более художественно завернута в простыню, на голове – парик, а на подбородке – длинная египетская борода, завитая в косичку. Бабушка выключила общий свет, настольную лампочку направила на штору, завела пластинку.

Они сели с дедушкой на два стула посреди комнаты. Началось. Лика стояла за шторой и дрожала, ожидая своего выхода. Не сфальшивить бы, не отклеилась бы борода, не задрожал бы голос! А какую позу принять? Величественную или задумчивую? Трамвай за окном прозвенел, как третий звонок, она вышла к публике. Штора тяжело упала за спиной.