Александр Петров - Искатели счастья

В первых числах сентября нас повезли в дальний колхоз на уборку картошки. Здесь, на просторных полях, поближе познакомился с однокурсниками. В паре со мной работал мрачный мужик по имени Олег. Он был старше меня, отслужил в армии, поэтому поглядывал в мою сторону с легким презрением и бурчал под нос что-то невнятное. Потом на ближайшей пьянке неожиданно подошел ко мне. В это время я развивал нашему старосте Петру свою философскую точку зрения на жизнь и слегка коснулся темы цинизма.

Олега это почему-то затронуло за живое. Он стал защищать учение циников, уверяя, что они нащупали верную мысль о ничтожестве человека, что казалось ему очевидным. Тут подскочил к нам комсомольский вожак Виктор и в нескольких словах изложил взгляд марксизма-ленинизма по этому вопросу. Там было что-то про повороты рек, освоение космоса, миллионы тонн стали и зерна. Олег глубоко вздохнул, глянул на комсомольца как на психически больного и предложил мне «прогуляться».

Той ночью, в беседах о смысле жизни с «мрачным старым мужиком» я обрел настоящего друга. Отныне, ползая по борозде и механически кидая картофелины в корзину, мы общались. Однажды, например, Олег рассказал, что его отец много лет выписывал журнал «Изобретатель и рационализатор».

– «ИР» – это самый антисоветский легальный журнал в СССР! – гремел он жутким шепотом чуть не на всё поле. – Вот послушай. Только сначала оглянись и посмотри на коллег по уборке картошки. А теперь представь, сколько миллионов рабов сейчас вот так же как мы ползает по полям. А в это время стоят станки, пустеют научные лаборатории, ВУЗы, воинские части. Какой урон народному хозяйству! И это каждый год! А почему? На западе все это убирается комбайнами. Ты думаешь, у нас не могут их придумать? Так вычитал я в каком-то старом номере «ИР», что еще в шестидесятых на «Ростсельмаше» двумя мужиками был изобретен лучший в мире картофелеуборочный комбайн. Они своими руками из металлолома собрали комбайн и опробовали его. Так вот слушай: у самого лучшего на тот момент канадского комбайна было 15 % боя, работал он только на легких сухих грунтах и стоил в десятки раз дороже нашего. А наш: 2 % боя и работал на любых, даже влажных глинистых грунтах. И убирал наш агрегат наряду с картошкой еще и помидоры, морковь и вообще половину того, что выползает из земли.

– И где он? – Оглянулся я окрест. – Что-то не вижу.

– И не увидишь! После удачных испытаний лучший в мире супер-комбайн был разобран и уничтожен, а документация и сами изобретатели – арестованы. Им еще по пяти лет зоны припаяли за использование государственных материалов в личных целях.

– Значит, есть все же враги народа, – пробурчал я.

– Да. Только они не в народе. Они-то как раз у власти. И ничему живому и новому не дают появиться на свет белый.

– Ты только не горячись, брат, – сказал я, – мы с тобой еще разберемся с этим. Думаю, мы найдем ответы на все вопросы. Ты только не ори. Всё будет хорошо. В конце концов, поработать на свежем воздухе на благо народа – не так уж и плохо.

– Интересная точка зрения, – сказал Олег и долго смотрел на меня. – Знаешь, Юрка, мне нравится твое отношение к жизни. Ты умеешь находить позитив даже в хаосе.

– Мне что-то подсказывает, – протянул я, рассматривая аляповатый сросшийся клубень, – что не хаос, а какой-то разумный порядок управляет жизнью. Мне еще трудно об этом говорить. Всё на уровне подсознания. Только почему-то уверен в этом и всё.

– Ну, что ж, брат, это уже не так уж и мало, – пробурчал он под нос. – Я, пожалуй, буду почаще к тебе прислушиваться.

– Милости просим в наши дебри, – кивнул я.

Еще мы развивали новое учение, которое должно было лечь в основу Всемирного общественно-политического движения «Искатели счастья». Почему-то многие принципы и приёмы борьбы мы решили позаимствовать у коммунистов. Например, «мы наш, мы новый мир построим», «экспроприация экспроприаторов» («грабь награбленное») и так далее. Последний призыв Олег предложил реализовать прямо здесь, на поле. Он мне объяснил, что в сельпо видел объявление о закупке картофеля у частных лиц. Договорился с продавщицей Катькой принять у него «товар» ночью и заплатить сразу. Потом провел переговоры с руководителем и преподом Бобом и получил от него «добро» («он уже пропил все деньги, так что ему это кстати»). А еще он договорился с водителем самосвала насчет сверхурочных ночных часов.

Две ближайшие ночи мы с Олегом грузили мешки с картофелем в самосвал и отвозили в магазин. Экспроприация принесла нам немалую прибыль и уважение преподавательского состава. Олег объяснил, что теперь у нас есть первичный капитал для некоторых затратных мероприятий. Как только вернемся в город, приступим к их реализации.

Наш комсомолец со старостой каким-то образом прознали о нашем бизнесе и тоже решили попробовать заработать. Но, видимо, их цели оказались настолько низменными, что повязали конкурентов на первой же ходке: у ворот магазина их ожидал председатель колхоза с милиционером. Чего им стоило уговорить начальство не сажать их в тюрьму – этого никто не узнает. Только с той ночи стали они тише воды и ниже травы. И работали по-ударному.

– Только высокая общественно-политическая цель может оправдать сомнительные коммунистические средства, – подвел итог ночным событиям Олег.

– Слушай, а если бы нас повязали? – спросил я.

– По этому поводу нам с тобой беспокоиться не стоит, – сказал Олег. – На территории нашей губернии мы с тобой в полной безопасности. Мой отец – большая партийная шишка.

– Так почему же ты ползаешь вместе со всеми по земле? Мог бы в Сочи загорать.

– Теоретически мог бы, – кивнул он большой головой. – Но практические шаги по поиску всенародного счастья не позволяют мне идти блатным, проторенным путём. По этой же причине я и в армии побывал.

– Ну и каково жить под одной крышей с партийным бонзой?

– Знаешь, Юрка, что мне батя сказал в день моего совершеннолетия, – сказал Олег, переходя на шепот, – когда мы с ним впервые серьёзно нашлёпались?

– Ну и?..

– Он сказал: «Ленин – жулик и сволочь!» Я ему: «Бать, а ты не того? Не перегибаешь?» – «Нет, – сказал он, – скорей, недогибаю!» – и дал мне почитать кое-что из закрытой информации для служебного пользования. О том, кто оплачивал революцию и для каких целей. Вот так я и стал циником. В широком смысле этого слова.

Разговор этот происходил на нарах в бараке под плеск коньяка и бутерброды с тушенкой. Вокруг комсомольцы пробовали плодово-ягодное «за рупь-тридцать» и резались в «дурака». Нас увезли из нашего села в соседний поселок подальше от чего-то очень страшного, что называлось «престольный праздник». Руководство пояснило, что на это мероприятие съезжается молодежь, сбежавшая в города, напивается и устраивает драки. Нас оттуда эвакуировали и приказали культурно отдыхать. Чем мы и занимались второй день подряд. Мы размякли и со стороны смахивали на римских патрициев на пиру, обсуждающих философию Сократа под крики павлинов и бэк-вокал сладкоголосых рабынь.