Всеволод Георгиев - Московская живодерня (сборник)

Мне был знаком один милицейский полковник, Стива Мордасов, о нем и пойдет речь. Двое детей у него было, двоечка: Филипп и Александра. Любил их, однако держал себя в руках, был строг, но справедлив. Расстроился ужасно, когда сын не поступил в институт международных отношений. Пришлось поднажать, и Филипп стал студентом института стран Азии и Африки. Дочка оканчивала школу, готовилась в Университет дружбы народов.

Летело время. В томлении застыли деревья. Как песнь варваров, к Москве приближалась весна. Однажды ночью она ворвется в город, и обывателям придется по душе эта рождающая надежды оккупация.

С загорелым лицом, Стива прилетел спецбортом из Моздока, мечтая о горячей ванне и холодном пиве. Он лежал в пенной воде, и жена уже дважды заходила в ванную, опускала ладонь в воду, будто пробуя температуру, присаживалась на краешек и, смеясь, отбивалась от его рук.

– Я, когда приехал, глазам не поверил: они едят кошачьи консервы, – это он рассказывал за ужином.

– Ты че, пап, типа ел кошачью еду?

– Счаззз! На вражеской территории пусть тебя кормит враг. Так учит военная стратегия, дружок.

– А я думала, у них самих ничего нет.

– Тут думать не надо. Посылаешь бойцов с приказом. У меня сержант был, кулак у него, как моих два. Мы его звали Коля Калькулятор. Из акаэма стрелял, как из пистолета. Он свой кулак предъявлял хозяину и начинал считать. Ты когда-нибудь ела маленького барашка?

За полночь они с женой тихо переговаривались в спальне. Луна оттягивалась за окном, освещая белый пластилин тела с темными по локоть руками. Жена машинально накручивала на палец волоски на его животе.

– Боец – не баба, он должен быть агрессивен и жесток. И трахать все, что движется. Его не бензоатом натрия кормить надо, а мясом с кровью. Тогда он кого хочешь замочит.

– Ты по мне скучал?

– Конечно.

– А другие как?

– Так ведь местное население есть.

– И ты ходил? А ну, признавайся!

– У меня и в мыслях не было. Веришь, хотелось только успеть выспаться. Но бойцам я не запрещал.

– Ах, даже так?

– Дурочка. Скажешь, разврат? Вот когда ты заходишь в комнату до подъема и видишь, как на койках спят по двое, не потому, что коек не хватает, а потому, что ночью один пришел к другому, да так и уснул у него в кровати, тогда понимаешь, где разврат, а где – нет. А при мне, между прочим, это кончилось. Зачем? Бери любую. Победителю достается все. Кто еще позаботится о солдате, как не командир? Зато я привез всех живыми. За мое время два ранения и одна контузия, да и та по собственной глупости.

Стива умолк, вспомнив звездную ночь, бойцов, натянувших черные маски, перебегающих улицу поселка в полной тишине. Представь такого носорога в дверях кухни! От страха можно не только воду опрокинуть, но и описаться. Ей бы, мокрощелке, сначала газ аккуратно выключить, а уж потом сопротивляться.

Ни одного гроба, прикинь! Не ты их, так они тебя. Очень быстро осознаешь, что счастье это не вздохи под луной, а свист осколков, тебя миновавших.

– Была на кладбище?

– Перед Пасхой убиралась.

– Отцова могила не провалилась?

– Нет.

– Надо бы ее бетоном одеть. Никак не соберусь.

Отец долго служил в органах, написал диссертацию о противодействии раскрытию преступлений в сфере коррупции, преподавал в академии и скончался, как раз когда Стива получил генеральскую должность.

Отец так и не привык к их нововведениям. Его передергивало при виде милицейских в полевой форме наемников, когда они расхаживали по мирному городу с автоматами в руках. Увидев милицию в разбойничьих масках, он шел за валидолом.

Ему, всю жизнь имевшему дело с преступным миром, ходившему на ножи и пистолеты с открытым лицом, казалось диким демонстрировать свой страх перед преступником, прикрывшись маской.

– В современном обществе, – говорил ему Стива, – приоритетным у нас является гражданин. А милиционер – это тот же гражданин, только облеченный особыми полномочиями.

– Да бросьте вы! Не надо свою неспособность и дурные манеры объяснять стремлением к гуманизму. Гражданин с омоновским презервативом на голове! Фиговым листом можно или срам прикрыть, или морду. Ничего кроме! А выбор неравнозначен, ты об этом думал?

– Все силовики должны прежде всего руководствоваться действующим на текущий момент законодательством, – пытался втолковать ему Стива.

– Словечко нашли, как в цирке! Чем тоньше шея, тем больше претензии. Такими словами пусть в Голливуде балуются. Да всякий видит, что вы первым делом о своей безопасности думаете. Кто ж вам доверять будет? Может, вы и выглядите крутыми, но сильными – извини, нет. Вы не силовики, вы опричники.

– Да, но…

– А что касается законодательства, то закон для вас – приказ начальства, причем чаще всего устный, потому что письменный оставляет следы нарушения вами же писанного закона.

Вот так отец учил его уму-разуму. Стива соглашался лишь в малой части, упрямо апеллируя к жизненным реалиям и сложившимся обстоятельствам. Благодаря этому трезвому взгляду карьера его складывалась успешно.

После возвращения в Москву время стало рассекать, как «мерин» утреннее шоссе. Стиву представили к ордену, и он готовился шить мундир с лампасами. За окном распускались деревья, и на щиколотке майора Джамшидовой под чулком поблескивала золотая цепочка… Тут позвонил мобильный телефон.

– Степан Аркадьевичу привет! Как сам-то? Узнал? – Стива слушал знакомый голос, машинально разглядывая сережки в розовых ушах над майорскими погонами.

Приятель просил помочь с проверкой одной фирмы.

– Ты понимаешь, я им документы – никакой реакции. Наглые, денег не меряно, плевать они на нас хотели. Им бы маски-шоу, да мордой в асфальт! Ну, не тебе объяснять! Помоги, Аркадьевич, общее дело делаем.

– Ладно! Будет тебе ОМОН. Роты хватит? Ха-ха. Много? – Стива потянулся к блокноту. – Жди завтра в одиннадцать ноль-ноль микроавтобус. Бойцы свое дело знают. Ты там особенно не напирай. Чтоб все, как говорится, в рамках. Без фанатизма. А? Запомнят, запомнят. Всю жизнь помнить будут. Отзвони, как все прошло. А? Само собой. Бывай.

Сунув телефон в нагрудный карман, он поднял глаза на майора:

– Так о чем это я?

– Вы говорили о патриотическом векторе.

– Вот именно! Я подчеркиваю, преступная деятельность национальности не имеет, – Стива говорил вкрадчиво, для убедительности подтверждая конец фразы движением головы, – это должна понять общественность, это должны понять наши бойцы. Но мы и наши подчиненные должны понять и другое: правоприменительная практика является концентрированным выражением патриотизма. Только настоящий патриот во исполнение приказа может подняться до осознания высокой миссии стража закона.