Евгений Алехин - Третья штанина (сборник)

– Я слышу, – говорит наш староста, – как гудит город. Слышу атмосферу города и людских забот.

– Я слышу, – говорит Ксюша, – что деревья устали. Началась осень. Природа готовится к спячке.

Да ничего я не слышу. Я слышу только, как другие говорят вам то, что вам хочется, вместо того чтобы сказать, какой это все бред.

– Он собрался ломать стереотипы, – сказала Вероника, наш второй преподаватель по мастерству. По-моему, я ей понравился.

На это я правой рукой указал на полмира справа от себя и сказал:

– Зрю в корень.

Левой рукой указал на полмира слева от себя и сказал:

– Ломаю стереотипы.

Никому это не показалось смешным. Мы на занятиях ходили в черных одеждах по аудитории. Тренинги. Все закрывали глаза и ходили, и ходили. Нас Басалаев учил ходить, чтобы не больно было врезаться друг в друга. Идите от центра. Расслабьтесь. Вы должны стать ансамблем, вы должны стать одним целым. Скоро вы поймете, что к чему. Упражнения и этюды, этюды и упражнения, нужно всегда заниматься Творчеством, чтобы быть в форме.

После института мы выпивали по бутылке пива с моим одногруппником Женей Лахановым и ехали по домам.

А потом у нас появился еще один внеплановый предмет. Занятия по свободному танцу. Под конец второй недели учебы Басалаев привел ушастого парня и сказал:

– Это Андрей. Он преподает в Институте Свободного Танца в Москве. До конца сентября он у нас в городе.

И, о чудо, этот удивительный человек, давний друг Басалаева, согласился ввести нас в суть Свободного Танца.

К чему и приступили на следующей неделе.

И началось. Андрею (я прозвал его Ушастым Самозванцем) было лет двадцать пять. После мастерства мы оставались еще на два часа в принудительном порядке и попадали прямиком в его липкие лапы.

Ушастый Самозванец надевал униформу свободного танцора: черные лосины, поверх черных лосин надевал спортивные шорты, еще растянутая футболка плюс счастливое лицо человека, который-ничего-к-чертям-не-слышит, и давал жару. Мы разбивались на пары и делали непристойные вещи. Моей дамой была симпатичная девочка Вика, поэтому у меня постоянно стоял. Например, такое упражнение: водит она меня по аудитории, у меня закрыты глаза, она держит меня за живот и за пояс – управляет мной. Ведет меня, предостерегает, чтобы я ни в кого не врезался, ведь все остальные сейчас тоже играют в эту игру. Не знаю, я тут же начинал чувствовать пульсацию крови во всем теле. Сам я мог спокойно ее водить, но стоило мне закрыть глаза, как становилось сложно терпеть прикосновение красивой девушки.

Еще было упражнение – «плавающая точка». Сначала Вика ложилась на пол, а я терся об нее. Якобы я должен был ИССЛЕДОВАТЬ ВСЕ ЕЕ ТЕЛО. Это заговор. Это выглядело так: Вика лежит на полу, а я кладу руку ей на живот. Сначала кисть, а потом веду руку, как бы пытаясь размазать Викин живот по всей своей руке, живот должен попасть мне на предплечье, на плечо. Потом спиной трусь об ее живот, чтобы живот попал и на спину. Потом я должен аккуратно перелезть через Вику – ни на миг не теряя точки соприкосновения, – и пошла вторая рука. И так пока все мое тело не ощутит Викиного живота. А потом мы меняемся.

Я ложился на пол, а Вика делала все то же самое. У меня в штанах был огромный сигнализирующий маяк. Вика это должна была заметить, и заметила, конечно, это я понял по тому, как смущенно она хихикнула. Мне казалось, что все на меня смотрят. Я закрыл глаза, чтобы спрятаться от позора.

Когда мы переодевались, ко мне подошел одногруппник Путилов и сообщил:

– Я видел, как ты лежал со своей трубой посреди аудитории.

– Все дело в семейных трусах, из-за них сложно скрыть, – объяснил я, – и еще в Вике.

Путилов кивнул своей похотливой рожей. Согласен он был насчет Вики, это уж точно.

После этих занятий, выбирая виртуальных любовниц для вечернего онанизма, я стал останавливать выбор на Вике. И вообще думать о ней, наделять ее положительными человеческими качествами. Правда, мозгов у нее было немного, но это ничего, думал я. Главное, чтобы человек был хороший.

Сама Вика была из области: город в семьдесят пять тысяч человек. У нее было место в общаге, но пока она жила у бабушки, за семью замками, скрытая от скользких похотливых рук, – но это тоже было недалеко от института. Пару остановок на автобусе, а можно было пройтись и пешком. Я даже напросился проводить ее после второго совместного занятия и поцеловал на прощанье. Она ответила мне, только так робко, что я определил в ней девственницу, и вообще решил, что она – луч света. Я ждал с нетерпением, когда же она переедет в общагу, чтобы я смог пробираться к ней через вахту, придумывая хитрые способы, лишь бы побыть с моей прекрасной Викой наедине.

Потом было воскресенье, и я поехал до спортивного магазина, купить теннисный мячик и скакалку. И еще нужно было зайти в парикмахерскую. Мячик и скакалка были нужны для занятий по сценической речи. Кидаешь партнеру мячик и произносишь скороговорку. Скачешь на скакалке и читаешь стихи. Учишься контролировать дыхание. И речь у тебя становится как у заправского оратора. Я зашел в спортивный магазин, купил мячик. Скакалку не нашел. Я подошел к парикмахерской «Тайга», но она была на ремонте. Я не припомнил, где еще поблизости есть парикмахерская. Неподалеку жил мой друг Игорь. Я решил заглянуть к нему в гости, может, вытянуть его прогуляться. Игорь сказал, что можно выпить чуть пива, поболтать, только недолго – через час ему нужно было на собеседование. Он искал работу. Мы выпили две полуторалитровые бутылки пива во дворе. Я вспомнил о городах и странах.

– Нужно отсюда сваливать, – сказал я Игорю, – я для себя все решил. Летом поеду поступать в Москву или Питер.

– Я с тобой, – тут же сказал он.

– Только не зассы, – говорю, – давай хоть в Литературный попробуем. Или уж не знаю куда.

Он сказал: конечно. Нужно сваливать. Этот город воняет хуже сортира.

Был еще запас времени, мы решили, что успеем выпить еще по пол-литра пива. Конечно, Игорь не поехал ни на какую встречу. Мы купили две бутылки водки и пошли к нему домой.

– Мальчики, зачем вам столько водки? – спросила мама Игоря. Она выпила за компанию рюмку, сказала мне, что я отличный человек и поэт отличный, с виду я такой же трагичный, как Маяковский, и оставила нас. У нее было хорошее настроение.

Мы выпили одну бутылку. Тогда я позвонил папе и сказал, чтобы дома не ждали меня ночевать. Отсюда и пойду на занятия.

– Ты сходил в парикмахерскую? – спросил он.

– Да, – соврал я.

– Ты купил мячик? – спросил он.

– Да, – сказал я, на этот раз правду.

Пятьдесят процентов правды и пятьдесят процентов лжи. Поэтому я положил на чашу весов еще один ломоть правды, чтобы частично очистить свою совесть: