Константин Калашников - Из тьмы и сени смертной

В месте, где они стояли у деревянных перил, решетка прерывалась, хорошо был виден сад, бассейн и высокие старые ели слева от него; дальше кусты живой изгороди своими изгибами уводили взгляд в ночную тьму. Вдалеке, благодаря яркой луне, можно было различить темную крону большого каштана. Прошла минута, может больше – разве можно было вести счет времени! Из сада сильнее повеяло душистой теплой ночью. Внизу, в темных внутри, осветленных луной снаружи кустах пели цикады, в отдалении тихонько плескалась, переливаясь через края вазы, вода в фонтане. Руки Марии медленно заструились, незаметным движением она переменила место и оказалась прямо перед ним; губы ее, сложенные до того в улыбку сфинкса, приблизились к его лицу и, на этот раз угадав все верно, прильнули к его собственным.

Когда головокружительные объятия разомкнулись, спросила:

– Помнишь белую ракету в Новый год? Ну-ка, что я тогда сказала? Два слова – какие, помнишь? Может быть… Но сегодня мне хочется сказать другие два слова! Все возможно! Все! Только переговори утром с родителями. И начнем готовиться. А сейчас лучше расстаться. Не стоит торопить события. Счастливых снов и до завтра!

Сказав это, московская гостья, поцеловав Илью почти по-родственному, в левую щеку, исчезла в слабоосвещенных глубинах дома, где ей в одной из комнат был приготовлен ночлег.

Растревоженный ночным разговором, с какими-то неясными надеждами, в предчувствии неизбежных, возможно радостных и уж точно – важных событий, воскресным утром Илья вышел к завтраку. До этого он успел переговорить с матерью – ее легче было убедить в желательности музыкального вечера, тут ведь такой случай, не каждый день все так один к одному сходится! Неожиданно быстро удалось заручиться и согласием отца, привычно разминавшегося с эспандером в саду. Размеренное течение жизни решено было, ради такого случая, нарушить.

Мария, выпорхнувшая из своей комнаты свежей, в очаровательной бледно-зеленой блузке, скромно молчала и заговорила, живописуя предстоящий вечер, только убедившись, что идея ее не отвергнута. Одарив Илью благодарным взглядом, она не мешкая представила обдуманный за ночь сценарий предстоящего вечера. Музыкальную часть с помощью своих знакомых она брала на себя. Николай Георгиевич, остановившийся в гостинице неподалеку, должен был помочь с праздничным ужином, да и вообще – в нем она не сомневалась. Мать Ильи, загоревшись идеей, тут же пошла звонить дяде Игорю – с такими силами не то что музыкальный вечер провести – горы свернуть можно! Мария, в свою очередь, дозвонилась до каких-то одной ей известных «музыкальных» знакомых, которые и должны были стать основой вечера. Сама она играть не собиралась, сославшись на переигранную весной руку.

Зато Илья оказался свидетелем страстной и убедительной речи Марии, обращенной к предполагаемому исполнителю. На другом конце провода после недолгих колебаний было дано согласие. Прошла и основная идея – ведь музыкальная программа мыслилась, по возможности, «лунной», что касалось и названий пьес. Неопределенные еще вчера пожелания теперь, после разговора, воплотились во вполне внятную программу – Бетховен, первая часть «Лунной сонаты», несколько вещей Дебюсси, у которого «лунного» было хоть отбавляй – вот основа. К ней, по линии страстной мечтательности и безудержного романтизма, удачно подходила соната для виолончели и фортепиано Шопена, первые две части которой вызвался сыграть все тот же, пока еще таинственный Володя – знакомый Марии. Тогда же впервые всплыло новое имя – виолончелистки Анастасии, о которой Маша, уж неизвестно где и как, но тоже оказалась наслышана.

Не приходилось сомневаться – будь у Марии больше времени, она устроила бы костюмированный бал, поставила пьесу, да мало ли еще чего… Но раз времени было в обрез, то хоть что-то, хоть что-то…

Но вот гонцы командированы на рынки и в магазины, машина подготовки вечера завертелась. И еще – решили сделать красочную афишу концерта. Окончательное ее оформление возлагалось на дядю Игоря, но текст нужен был сейчас, немедленно. Пользуясь правами автора, забежим вперед и опишем этот продукт коллективного творчества.

За какие-то полчаса Илья убедился, что таланты Марии распространялись и на литературную область. По справедливости, мать Ильи тут не уступала Марии. Илья едва успевал за их мыслью и стилизованными под старину, словно из воздуха берущимися фразами. Переводя взгляд с одной на другую, он восхищался веселой и слаженной работой обеих, напрасно пытаясь вставить хоть слово в поток их совместных импровизаций.

Афиша в итоге представляла собой сложенный вдвое лист ватмана – нечто среднее между программкой, афишей и поздравительным адресом. На первой странице текст: «Концерт для страждущей райских звуков части человечества». Ниже – два смешных человечка, каких рисуют дети, один держал другого за руку, а еще ниже – нарисованный акварелью романтический пейзаж, в центре которого – рояль с вдохновенно вздымающим руки пианистом. Рядом – изображавшая Анастасию (о которой еще пойдет речь) мечтательная виолончелистка; вокруг рояля и музыкантов – смахивающие на тополя и кипарисы деревья, над всем этим – серп луны. Далее публика извещалась о том, что концерт предназначен и для «цикад, кузнечиков, светляков, ночных птиц, мотыльков и бабочек, летящих на обжигающий огонь вечно юного искусства музыки».

На следующей странице, на развороте, была собственно программа. В ней говорилось, что устроители «имеют честь предложить почтеннейшей публике» исполнение «зело искусного в бряцании по струнам многозвучным Володимера», «победителя музыкальных ристаний Всероссийских, а равно во Немецкия, Роменския, Аглицкия и прочая земли». «Дорогим гостям» предлагалась «во первом отделении» «соната в cis великого мастера Лудвига, часть первая». Затем следовала соната «брата нашего по родственному племени, великого мастера Фредерика», для виолончели и фортепиано, части первая и вторая, которые исполняли уже помянутый «Володимер» вкупе с «царицей виолончели, непревзойденной Анастасией Туркестанской» (это высокое звание придумала своей коллеге веселившаяся от души Мария).

Во втором отделении благосклонное внимание слушателей должны были занять «пиесы великого мастера Клода» – прелюдия «Терраса представителей при лунном свете», «Отражения в воде» из «Образов», снова «лунная» прелюдия – «И луна нисходит на разрушенный храм»; затем, для контраста, «Остров радости», и вроде как на бис – всем известный «Лунный свет» из «Бергамасской сюиты». В общем, планировалось «большое ограбление» ничего не подозревавшего французского новатора на предмет «лунного света». Дело оставалось за малым – все это сыграть, но то была уже не их забота.