Дарья Макарова - Петербург как предчувствие. Шестнадцать месяцев романа с городом. Маленькая история большого приключения

Начинается наш путь у метро «Приморская», где я пытаюсь совместить полезное с приятным, а именно – отыскать значащийся здесь по карте фирменный магазин фабрики Крупской. Однако, упс! – магазин давно прекратил свое существование, так что покупка предвкушаемых мною конфет переносится на неопределенный срок. Припекаемые ярким солнышком, мы, согласно GPS-навигатору, двигаемся в сторону «Ленэкспо» по Наличной улице. Вокруг дома советской постройки и широкие тротуары, любоваться особенно нечем.

Территория выставочного центра огорожена и вход платный, что несколько разочаровывает: внутри-то тоже все платное. С несколько подпорченным впечатлением мы оказываемся на огромной лужайке, где, о-о-о… Вот она, корюшка, на каждом углу, жарится на десятках жаровен! Запах стоит волшебный. Посетителей много: люди стоят, сидят на травке, прислонившись к деревьям, и едят, едят жареную корюшку, запивая преимущественно холодным пивом. Вид довольно аппетитный. Мы судорожно сглатываем слюну и бодро двигаемся дальше: решаем осмотреться и понять, где лучше присесть-привстать в обнимку с тарелочкой, полной рыбки.

В центре лужайки установлена сцена с большим экраном, на котором транслируется матч «Зенита», и Руслан немедленно впивается жадными глазами в экран. Я какое-то время приплясываю рядом в нетерпении, жалобно поглядывая на счастливых обладателей полных тарелок. Наконец мы отходим от сцены, покупаем две тарелочки корюшки и кидаем якорь на двух пластиковых стульях, стоящих прямо на траве. И для нас наступает счастье… Корюшка хрустящая, соленая и сочная внутри. Мы доедаем последние остатки, блаженно вытягиваем ноги, закрываем глаза и греемся на солнышке, словно два кота. Прочие коты также наслаждаются корюшкой и жизнью и никуда не торопятся.

Через какое-то время мы все же отрываемся от удобных стульчиков и бредем дальше, обдумывая, чем бы еще поживиться. В конце концов в одной из палаток мы покупаем копченую корюшку, и одну рыбину я тут же съедаю, с головой, костями и громким хрустом. Кажется, во мне проснулись кошачьи инстинкты… Помахивая пакетом, полным рыбы, мы выходим к кусочку Финского залива, закованному здесь в бетон. Пахнет морем, а на бетоне сидят веселые компании, предпочитающие рыбе спиртное в большом количестве.

Слегка утомленные, но довольные, теперь мы совершаем марш-бросок пешком до метро «Василеостровская». Идем по Большому проспекту и любуемся окружающими домами: архитектура затейлива и своеобразна. Вспоминается, что Васильевский остров – один из самых старинных районов Санкт-Петербурга, оттого здесь особая атмосфера. Некоторые здания поражают воображение: например, дом под № 88 темно-красного кирпича готического вида – монументальный, с башней и многочисленными шпилями, торчащими из крыши дома, словно колья. Зрелище устрашающее. Или вот пожарная часть Василеостровского района: из красного кирпича, с высокой каланчой, доминирующей над окружающими строениями, и датой постройки на фасаде – «1884». Интересно.

Кругом много прогулочных дорожек, зелени, деревьев, аллей и скамеек. Скамейки на каждом шагу, и наши измученные долгой ходьбой организмы готовы прыгать от счастья. Что еще нужно уставшему человеку по пути, как не хорошая, удобная, свободная от претендующих на нее таких же утомленных долгой ходьбой страдальцев, скамейка?

Заканчивается наша дорога возле Андреевского собора, где мы сворачиваем на любимую мною лиственную аллею. По ней я частенько добираюсь с работы: отсюда легко попасть в центр города. На аллее шумят фонтаны, гуляют толпы туристов и местных жителей, а фасады домов пестрят разноцветьем красок и архитектурных стилей. Памятник бомбардиру Василию – символу Васильевского острова – мирно соседствует с вполне современным зданием. Возле метро привлекает внимание памятник конке – эдакому виду городского транспорта образца ΧΙΧ века: синий вагон с рекламными плакатами, запряженный парой резвых лошадей.

Не менее резвый вид современного городского транспорта – метро – довозит нас, отчаянных «пешеходов», до станции «Чернышевская», откуда мы лошадиным же галопом несемся в сторону фирменного магазина сладкого на улице Пестеля: несостоявшиеся сегодня у метро «Приморская» конфетные кущи манят своими райскими садами и не дают покоя. Копченая корюшка, мирно лежащая в пакете, словно говорит мне: «Я вся твоя, съешь меня дома, да поскорей, с горячей картошечкой, под бутылку легкого пива… Зачем тебе эти дурацкие конфеты? Разве может что-нибудь быть вкуснее меня?» Я в ответ мысленно ухмыляюсь, ведь вкусней конфет могут только конфеты, и ничто иное. Аминь.

Увы, эти аффирмации [1] Аффирмация – краткая фраза, которая при многократном повторении закрепляет требуемый образ или установку в подсознании человека. по дороге не спасают: конфетный магазин оказывается наглухо закрытым, так что вечер мы будем коротать в компании одной только корюшки. И холодного пива, разумеется.

Мы продолжаем исследование петербургских театров, и на очереди еще один старинный, прославленный и знаменитый – Александринский. Его смело можно назвать дедушкой всех российских театров, так как он был первым, учрежденным еще при императрице Елизавете Петровне. Здание для театра построил великий Карл Росси, и это прекрасное сооружение занимает сейчас одно из центральных мест в ансамбле великолепного Невского проспекта.

Билет в Александринку мы сначала пытаемся приобрести в нашей любимой театральной кассе на Невском. Кассир предлагает перечень спектаклей, и мы выбираем классику – «Укрощение строптивой» Шекспира в постановке литовского режиссера Оскараса Коршуноваса. Однако когда дело доходит до покупки билетов, обычно легкий и приятный процесс вдруг начинает стопориться: кассир соглашается продать нам соседние места только при условии, что это дорогой партер. Демократичные билеты в ложу предполагают рассадку друг за другом. И не иначе. Разочарованные, мы отправляемся в кассу самого Александринского театра, и здесь – в гулком, пустом, тихом помещении, где явно витают призраки прошедших дней, – сидящий за окошечком кассир поясняет нам: театр классический, а потому рассадка зрителей подчиняется определенной логике, происходящей из глубин образования и становления российского театра. Словом, «дедушка» довольно капризен и диктует собственные правила для своих посетителей. Мы стоим возле кассы и, кусая губы, обдумываем, подчиняться ли дурацким правилам или просто оставить Александринку за бортом нашего театрального петербургского исследования. Однако побеждает дружба: кассир выискивает удачную боковую ложу, где билеты на задние места уже распроданы, остались лишь передние, а в этом случае «дедушка» не возражает против рассадки пары рядышком. Билеты перекочевывают в наши карманы, и мы, довольные жизнью, покидаем театр.