Игорь Митрофанов - Несуразица

«Позавтракать, уж было, собралась. На ту беду лиса внизу…» «На ту беду!» Интересно, какая такая беда Крылова таилась в утреннем завтраке? Видать, вчерашний вечерний завтрак протекал настолько экспрессивно, что сумбур рассвета страшил, пугал, мелькал, кружил и дёргал. Рот залипал ощущением нахождения внутри сыроварни, а на ту беду ещё и вчерашняя «лиса» внизу с претензиями… Ох уж эти буйные поэтические Крыловские вечера!.. Господи! Что только в голову не прилезет! Кыш!

…Послепотопная потоптанная квартира, подлизываясь, прятала по углам остатки скисшего позавчерашнего праздника и, как обиженная жена, настойчиво требовала от тебя ухода уже при входе.

«Мочите тряпок швабрами!»

Посочувствовала ФРАЗА.

– Заткнись, вражеская радистка! – ответил ОН и закатал рукава. – Прежде всего – порядок! А потом уж – беспорядок.

«Фильтруйте языки базарами!»

Дважды взвизгнула ФРАЗА, почти увернувшись от ударов.

Вынося мусор частями, после около часа ОН стал различать проявляющиеся, знакомые очертания егомаминой квартиры. Забывшийся всеми выключиться телевизор показывал совсем из другой комнаты на кухню, через стену балкона. По экрану широкоротнооткрытно изливалась наружу белорусская оптимистично-отпевальная. Солист, загибая пальцы, перечислял, над чем всё летит и летит белый аист.

Неловко подпрыгивая, пытаясь прикрыть за собой дверь предплюсной ноги (пальцы, запястья, локти, мышки – всё, что под ними, и зубы были заняты подвешенными тяжёлыми кульками), ОН мельком уха отслушивал, как вокально-инструментальный ансамбль лирически домучивал слухача и глядача, достанывая один из третьих куплетов:

«Где-то в топи болот погребен остывающий гроб…»

Бросило в жар и иней покрыл лодыжки до самых щиколоток. Но, вместе с тем, полегчало! «А ведь где-то, судя по пению, вооооообще плохо!»…Первоянварская шутка ползала по стране.

…На одиннадцатом выволакивании мешков с остатками карнавальной ночи, ОН наткнулся спиной на взгляд соседа по площадке. Тот засвидетельствовал своё присутствие равнодушно-вдумчивым вопросом:

– Помочь?

– Нет. Я просто переезжаю.

– Конечно! А твой Казанский вокзал провожал тебя, провожал двое суток, пока само всё вече не уехало давеча далече. Один вагоновожатый до сих пор у меня на кухне семафоры не может настроить. Ты его заберёшь? Или я сброшу?

– Семён! Отстань, а! Видишь, я занят?

– Так я и спрашиваю: «помочь»?

– Ладно, помогай!

– Ну, вот! С Новым Годом, сосед! Где пить будем? У тебя?

– Нет! Там уже чисто!

– Тогда – на площадке! Сейчас я вынесу! У меня уже давно всё стынет!..

Ранним рассветом, устав от тщетного ожидания побудки (соседка уехала в санаторий бывшей песни и пляски военных лет), с трудом разыскав глаза, обеими руками отклеив голову с подушкой от ковра, ОН попередвигался к ванной, так и не разлепив нёбо от языка. Последствия встречи Ногого Гога были на лицо, на рёбра и на локти. Принятие достойного вида под душем с водой приводило обратно к себе. Резус-фактор воды был отрицательным. ОН специально продрог, чтобы с головой покрыться гусиными пупыришками и от этого согреться. В холодильнике нашлось пиво (как будто оно там терялось) и, уже просветлённым, ОН включил «кабельное».

«След росомахи»… переключил – «Планета обезьян», перемотал вперёд – «По следу единорога», мотнул назад – «Тигры появляются ночью», нажал несколько разных кнопок сразу и покусал пульт – неожиданно побежали титры. И, хотя буквы было не догнать внятным чтением, «озверевшее» отсутствие радовало. Устав глазами от бегущей по экрану прозы, ОН решил опоэзить ситуацию и, закурив с удовольствием, достал ветхую тетрадку со стихами, написанными в древнем детсадовском возрасте. Писать их ОН уже не мог. (Как можно написать сто раз прочитанное-написанное?) И неловко как-то во взрослом возрасте говорить стихованно, да ещё за собой записывать!

А когда-то! В детском саду, через дорогу, ОН был ещё так безмерно талантлив (как все дети в свои годы), и воспитательница, надолго убегая от них «по делам», сажала группу на стульчики напротив, и ОН, по её просьбе, должен был, отвлекая всех, выразительно почитать чего-нибудь вслух. Это «чего-нибудь» было рассказом про красного армейца, который попал в окружение белых офицеров. /В белой гвардии, подло, заранее не предупредив, окружали только офицеры. Всегда – по пятеро на одного комсомольского бойца/. Но молодой солдат, как и положено, не сдался и достал гранату из-за пазухи. ОН читал четырёхлетним сверстникам эту траги-трагедию изо дня в день, но однажды, в обыденный послеобеденный полдник, видя, что красная граната за потной пазухой непомерно надоела среднегруппникам, неожиданно, встав ногами на стульчик, начал декламировать что-то одно из своего раннего:

…А зачем стесняться лирики, сидя на горшке! Когда маститые мужики (чьи книги, даже «рубо», не влезали в полки библиотек), размазывали козявки по письменным столам и козюльки под писательскими креслами:

«Белеет парус, небо кроет, уединенье, тишину, что кинул он, что ищет он, и ночь, и звёзды, и луну, да пруд под сенью ив густых… [18] «…Да пруд под сенью ив густых» – аттестационный плакат у логопеда. Если глаза да прочтут быстро, если язык да произнесёт внятно, если уши да поймут сразу, если мозги да перескажут близко, то можешь быть свободен! Ты прошёл курс лечения. » – почти то же самое.

В том возрасте ещё не было «апостолов Пушкиных», «архангелов Лермонтовых» и «ангелов Есениных». Лажа воспринималась по-детски правильно, как есть, и никто не мог убедить, что: «Стоял ноябрь уж у двора» – это гениально. Только потом, с пониманием пришло не обращание вниманий на исковерканные слова, кучу междометий и удобно поставленные поэтами для рифем удАренья, Ударенья, удареньЯ [19] Цените с открытыми глазами. .

МЕТКА*

Вчитывайтесь в молитвенники.

После стихотворения детей сначала переклинило, потом – замкнуло. За окном стало отчётливо слыхать далёкое крадущееся наступление многочисленных тёмных сумерек, мечтающих поквитаться со скрывшимся ещё утром одиноким светлым рассветом…