Коллектив авторов - Альманах «Литературная Республика» №3/2013

Разве пустяк? И нежность, влажность, шёлк…
А если резко и наоборот? Скривился рот…
Как ветер рыщет, ищет жертву – голодный волк…
Познать в себе охоты жажду, её круговорот…

Загадочность тоски! Вот обронила взгляд…
Кольцом – за Искру скрытого восторга,
Истомой, чувством, памятью – назад —
Невозвращением немыслимого дОлга.

Чтоб испытать таинственности жизни смак,
«Томи, загадочность, притягивай, пустяк!»(с)
Не бойся обгореть в пылу неузнанных страстей
И доверяйся искренне Любви, и только ей…

«Чем лучше женщина, тем ссора с ней громадней»(с)
Ушла, не обернулась. Страхом обожгла. Ещё досадней.
Кем рождён любви потаённый, мучительный свет?
Где боль шевЕлится ядом обид, там рассветности нет…

Проникать в чужие миры, меняться местами – секрет…
Громогласность – ад. Раздражение – притяжение бед.
В пылу дерзости не занимать, мыслью осечься задней…
Слов о любви не хватает, как о ней промолчать склАдней?

Решительность ветра вернулась сомненьем в тебя…
В колодец души, в глубину темноты – эхом – всё зря!
Слетать с «катушек», с сердечных вершин скользить —
Границы дозволенного, барьеры любви – тормози!

Отпускаю – иди! На… все че-ты-ре стороны!
Ты – океана волна, жар огня. От тебя без ума!
Только с тобой час, день и ночи ночей все отрадней…
« Чем лучше женщина, тем ссора с ней громадней». (с)

Чем отчуждение убить? В поцелуях его утопить…
Целовать, целовать… Чувственностью догонять…
Все забыть и на дно… поцелуями умирать…
Смотри! Зацелованной ссоры теперь не узнать…))

Борис Пастернак написал:
«Быть знаменитым – некрасиво», (с)
Александр Кушнер продолжил:
«Быть классиком страшно, почти неприлично»(с)

На самом деле, неправда всё… Привычна
Истина юноши, на младенца устах.
Хочется восторгов и восклицаний… Ах!
Настоящим, ярким оставить свой след —
Неизлечим человек от соблазнов-побед.
Всё и вся… От малого до великого
В пространстве, в памяти, книгах ли…
Запечатлеть индивидуальность свою
Ощущениями смысла и чувств наяву.
Хочу – после смерти и в строчках-словах,
Чтоб вспоминали, читали вслух,
Молчали и углублялись, вздыхая… Ах…
Он не похож на всех нас… разве пустяк?
Запоминается, словом врезается как!
Вписаться в века? На! листы Вечности
Словами нетленной любви – человечности.
Скромно молчим, тайно желаем…
Пока живы – хотим, нас не будет, кто знает?
Вот и я… заболела, забрюхатила Кушнером,
Ни с кем не была и не буду послушною…
А Кушнер сказал:
«Быть классиком – значит стоять в шкафу
Бессмысленным бюстом, топорща ключщы»(с)
Вот это да! Здорово! Непривычно!
Знакомо желание? Перехватило дыхание.
«Так чучело ставят: бекаса, сову.
Стоишь вместо птицы»(с)
Вдохнуть или испить словесной водицы?
Раньше летал – летала, а теперь что случится?
Смятение чувств подменить борьбою Кун-Фу?
Спортивным духом потопить злодейку – судьбу?
Время – забвение или бессмертие – времена?
А в них сУдьбы и вереницы имен… Имена
Тех, кто жил, раздумием мучился и любил.
На эстафету классиков Кушнер – забил!
Запоминают памятью сердца только ТАКИХ —
Из страны интуиции, а не глухих....
Они вырываются из несбываемых снов…
«У счастливой любви не бывает стихов,
А несчастная их не считает»… (с)
Тоже Кушнер сказал.
Нашел тот, кто искал. Теперь знает.
Кушнер сегодня – устремлением к цели —
В душе моей открыт и горит на прицеле.

О, это Питер и июнь,
Еще Любовь…
О, Господи, спросили вы о чём?
Чулки, чулок, чулком? Нет, незнаком…
Я буду думать, но потом, потом…
Когда отлюбится и отболит…
И улизнёт тайком,
Когда кожа змеи сползет с души,
Оставит пшик…
Без одиночества, тоски и даже без улик…
Ночь белая, НО БЕЗ НЕГО… и он был в белом…
Я на асфальте напишу обычном мелом,
На Невском – не привыкать быть смелой…
И переставлю в строчке слова от Кушнера
Ночь белая «со спущенным чулком…»
Нет, не забыла… ни о чём, нет, не фантом…
А то, что больно, пустяки.... И истина в простом…
Всё было только сном, всё было сном…

Возле сосен и елей
Воздух чистый и свежий,
Там выводят аллеи
На орбиту надежды.

На орбите надежды
Безгранично пространство,
Здесь мы будем, как прежде,
Вместе слушать романсы

О душе, что бессмертна,
О судьбе беспощадной,
О спасительной вере
И о Родине нашей.

О любви роковой
Зазвенят две гитары,
Молодец удалой
Рвётся в терем отрады.

Заблестит на волне
Серебром лунный лик…
Не жалея коней,
К «Яру» гонит ямщик.

И охватит нас радость,
Словно в юности вешней,
Мы забудем про старость
На орбите надежды.

К обители Поэта,
словесности столпа,
Приходит по билетам
ценителей толпа.
Закована в кавычки
«… народная тропа»,
Буклетов из страничек
размерена стопа.
Под рамки и багеты
исписаны листы,
Развешаны портреты —
музейные холсты.
В рабочем кабинете
след росчерка пера,
На ножках табурета
ушедшая пора.
От мамушки Арины
из ветхой старины
Воспетые былины
про праведные сны,
Про подвиги и битвы,
про храбрых удальцов,
По стойкость и молитвы,
про добрых мудрецов,
Про невидаль земную
в заморском далеке,
Про рыбку золотую
и бедном рыбаке,
Про злобную царицу,
семи богатырях,
Про спящую девицу
с невинностью в устах,
Про дуб уединенный
и цепи, что на нём,
Про путь неизреченный,
что не отдать внаём.
Внимает ум пытливый
у пылкого птенца,
Поднявшись горделиво
из царского сельца.
Витая с колыбели
из детских светлых снов,
Разносит ветер трели
ловца созвучий слов!
Заброшен невод в волны
в надежде на живца,
Вельможи недовольны
проказами певца.
Направят из столицы,
по ссылке налегке
На южные границы
в рубежном далеке.
Там витязей дружины,
в державу на дозор,
Выводит из пучины
сам дядька Черномор.
Давнишние преданья,
дела минувших дней,
Проходят испытанья
правдивостью своей.
Там берег в синем море,
где Воронцов-старик
Дворец у Лукоморья
блистательный воздвиг.
Задиристый повеса
поэт попался в сеть!
Судачит вся Одесса:
«Так в этом что-то есть!»
Он вместо оправданья,
за честь свою раним,
Оставил пожеланье
любимой быть с другим.
Графини, точь гусыни,
лепечут всякий вздор,
Их чинные мужчины
красны, как помидор.
На площади Сенатской,
созреет термидор.
И вольности бунтарской
подпишут приговор.
Он узникам томимым,
что были прежде с ним,
Как факел негасимый,
зажжет свободы гимн!
Поэта путь в пустыню
направлен ныне взор,
Под крылья Серафима,
где дремлет Святогор.
Над дымкой звездной пыли,
возвышенный шатер,
Руслану и Людмиле
послушен Черномор.
Прекрасна речь у гида,
читаема глава,
Витают в здешних видах
знакомые слова.
В усадьбах барских судеб —
быт рабского труда,
От гнева не остудит
вид старого пруда.
Грабителей нажива
сгорела вся дотла.
Латают книгу жизни
хранители тепла.
Руками их согреты
листаемы поля
И гением поэта
воспетая земля!
Скамейка у аллеи,
где витая лоза,
И в лике из камеи
лучистые глаза.
Здесь чудное мгновенье
у вечности в гостях,
С восторгом вдохновенья,
с любовью на устах!
Но в лире сокровенной
таится глубина,
Под тяжестью Вселенной
в себе погребена.
От мамушки Арины
сказаний с древних пор
Хранят покой вершины
святых заветных гор…