Дмитрий Ружников - Поляк. Роман первый

– А-а! Ростом вымахал – башкой в небо упирается, а терпеть не научился. Ты со своей колокольни привал-то не просмотри. А то пробежим мимо… Все уж накурятся, а мы так и будем бежать…

– Куда ты там побежишь-то, когда по колено все под ногами развезет от ст…ки? Впереди нас две роты, они такие озера нальют: прежде чем ты дойдешь до привала – застрянешь!

– Ха-ха-ха… Правильно сказали, господин ефрейтор.

– А правда, говорят, что в старые-то времена у семеновцев чулки были красными?

– Ты к чему это? Но правда. Говорят, под Нарвой-городом по колено в крови семеновцы стояли, а не дрогнули, вот царь Петр и приказал такую форму им носить.

– А сейчас чего?

– А тебе что, портянки или обмотки красные выдать?

– А-а… Тогда, конечно, да…не надо.

– Не боись, сейчас желтыми будут!

И смех, и сразу усталости на лицах меньше, а где-то и хохот. А командиры прикрикивают: «Разговорчики! Прекратить! Шире шаг! Куда ты поперся в сторону? Потерпишь». Да куда уж шире – почти бегом. Хорошо в гвардии – начальников над ней нет, она сама по себе: хочет – идет, хочет – стоит. Властен над ней только государь. Ну и Бог, конечно.

И когда немец ударил по корпусам армии с флангов, то это было далеко, за спиной, позади батальона, а впереди не было никого – во всяком случае, никто в лицо не стрелял. Здесь было тихо, а там – нарастающий вой и взрывы снарядов, пулеметные очереди и далекие, далекие крики.

Командир батальона капитан Данин, как знал, как умел, как учили, как на учениях, собрал прямо в поле штаб из командиров рот и их заместителей. Пришли и штабс-капитаны Веселаго с Хлоповым и своих младших заместителей – подпоручиков Тухачевского и Смирнитского привели с собой, пусть учатся воевать.

Сергей Петрович Данин, высокий, полноватый мужчина, страдал одышкой и от этого говорил с каким-то придыханием:

– Господа офицеры, позади нас идет бой. Откуда здесь противник, я не знаю. Мы же идем на соединение с армией Ренненкампфа и сами должны окружить восьмую армию немцев. А тут удары по флангам… Что будем делать? Разворачиваемся? Прошу высказываться.

– А чего решать – надо разворачиваться! – громко сказал Хлопов.

– Допрыгались! – зло произнес Веселаго. – Как на параде шли! Мы же не знаем, какими силами противник наступает. Но то, что не малыми, понятно – все-таки против целой армии дивизию или корпус не бросишь. Интересно другое – почему впереди-то такая тишина? Странное окружение? Сил у противника на полное окружение нет? Или еще ударят в лоб как раз по нашему батальону?

– Прошу еще высказываться, господа офицеры. Важно выслушать всех.

– Принимать решение вам, Сергей Петрович. Так принимайте решение, и пойдем в бой. Умрем – так умрем за царя и отечество, – прозвучало из уст одного из командиров. И все стали высказываться, и все как один: «В бой! За царя, за отечество!»

– Все? Больше никаких предложений нет?

Перед Даниным стояли не трусы, не паникеры – офицеры императорской лейб-гвардии, и он это понимал и потому старался выслушать всех, хотя знал, что решение примет он, только он, и это решение он уже для себя принял, но медлил сказать об этом, а почему медлил – он и сам не знал. И когда он уже хотел отдать приказ об отходе назад, раздался тихий, спокойный голос подпоручика Смирнитского. Данин даже удивился, насколько был ровен и спокоен этот голос.

– Позвольте высказаться, ваше высокоблагородие?

– Да? – удивился Данин. Он удивился, что обращался не офицер штаба, не ротный командир, а младший заместитель, которому он разрешил присутствовать только по просьбе штабс-капитана Хлопова.

– Господин капитан, если немцы хотят отсечь и окружить, пусть даже часть армии, то надо идти не назад, а вперед. Если мы повернем назад – мы в окружение сами и войдем!

– Как ты можешь, Глеб? Там же товарищи наши дерутся! – вспыхнул Тухачевский.

– Спокойно Михаил, не мы с тобой здесь принимаем решение. Я с позволения Сергея Петровича всего лишь высказываю свое мнение и предлагаю идти вперед и тем самым не попасть в окружение, пока немец это окружение нам не устроил.

– Ты… ты, Глеб, неправ, – тихо сказал Тухачевский.

– Ты еще скажи, что я трус, ну и сразу на дуэль…

– Я такого и не говорил, и не думал.

– О, как сцепилась молодежь! – вдруг засмеялся Веселаго. – Точно до дуэли дойдет.

– Может, мне вам, подпоручики, командование батальоном передать? – зло спросил Данин.

– Извините, господин капитан.

– А вы, подпоручик Смирнитский, уж больно осторожный. Вас пригласили для того, чтобы вы слушали, но не вмешивались. Там бой идет, связи нет, армия позади, командующий позади. Приказываю: развернуться и идти назад, – сказал Данин. Он знал свой приказ.

– Есть, – почему-то за всех ответил штабс-капитан Хлопов. – Правильно. Оружие к бою и спешным маршем вперед.

– Точнее, назад. А мне кажется, Смирнитский прав, – вдруг сказал Веселаго. – Сергей Петрович, может, не всем батальоном пойдем, а разведку отправим – один-два взвода?

– Семен Иванович, вы знаете: я всегда к вам с уважением отношусь и, по-видимому, соглашусь с вами и на этот раз. Кого пошлем?

– Сергей Петрович, прошу – пошлите моих, – продолжил капитан Веселаго. – Вот под командованием подпоручика Тухачевского и пошлите.

– А почему это ваших, Семен Иванович? Давайте так: взвод от роты штабс-капитана Веселаго и взвод из моей роты, под командованием… подпоручика Смирнитского, – предложил Хлопов.

– Прекратите, господа офицеры. Точно – что подчиненные, что командиры. Не стоит сейчас выяснять, кто лучше, – остановил спор капитан Данин. – Пусть идут два взвода роты штабс-капитана Веселаго под командованием подпоручика Тухачевского. И аккуратно, подпоручик, где перебежками, где ползком. А для осторожного или осмотрительного подпоручика Смирнитского тоже дело найдется: штабс-капитан Хлопов, выделите под начало подпоручика взвод, и пусть он займет вон тот лесок, – Данин показал вперед рукой, – и если там немцы – выбить. Всех лошадей передать Смирнитскому, ему нужна скорость. Всем остальным занять оборону. Солдатам лечь на землю, а то в этом голом поле являемся для противника прекрасной мишенью. Жаль, лопат нет – хотя бы окопались. Пусть штыками роют. Подпоручик Тухачевский, в бой старайтесь не вступать, мне нужно знать, что происходит.

Шестьдесят рослых гвардейцев под командованием Тухачевского перебежками, ползком за час добрались до мечущихся, не понимающих, что делается, передовых частей армии и увидели месиво из мертвых русских солдат, стоны раненых и страх в глазах оставшихся в живых. Солдаты, не слыша команд, бегали под пулеметным и артиллерийским огнем, ложились на землю и прижимались к ней, готовые, как черви, зарыться в нее. А куда спрячешься – ни окопов, ни оврагов, ровненькая земля с цветочками да кустиками. И умирали глупо, даже не видя врага в лицо. Паника, неразбериха и страх – вот что увидел Тухачевский. Михаил, под огнем, смело встал и крикнул: