Заза Двалишвили - Сон Геродота

– Не знаю, не знаю, ты хочешь сказать, что я осудил невиновного человека? Во всяком случае, как видно из твоего рассказа, убийство было совершено не руками Торнике, и, к сожалению, для правосудия это самое главное, – в голосе Вамега чувствовалось недовольство.

И тогда, и позже я замечал, что слуги правосудия очень не любят, когда кто-нибудь докажет, что они ошибаются, даже если при этом восторжествует справедливость. В этом они все похожи друг на друга.

– А как мне быть сейчас? – смущенно спросил я и с ожиданием посмотрел на судью.

Вамег взял со стола сверток пергамента и протянул его ко мне.

– Прочитай, это показания молодого князя Торнике. Он сам во всем признался. Признался без всякого принуждения, и когда он рассказывал, как убил своего отца, у меня не возникло даже сомнений в его искренности. А ведь я уже двадцать лет судья, и до сих пор мое чутье ни разу меня не подводило.

Я взял пергамент и с невольным любопытством стал читать.

«Отец с детства меня не любил. Трудно поверить, как может родитель не любить собственного сына, но это было именно так. Хотя зачем вам нужны мои слова? Его тяжелый, неуживчивый характер был всем известен. Не было вокруг соседа, с которым у него не происходило бы конфликта. Все время жаловался, что при распределении наследства он остался в проигрыше, и не доверял даже родному брату. Поэтому в нашей крепости редко появлялись гости. Знакомые стороной обходили нашу усадьбу. Сейчас легко представить, какова была наша жизнь в руках этого человека. Молодые годы моей матери прошли словно в аду. И все-таки, мы все покорно переносили, как это полагается верной супруге и сыну. То, что случилось, совсем не было неожиданностью, если учесть, какие непростые отношения существовали между моими родителями. Все это накапливалось в нашем доме в течение многих лет. И в тот роковой день перед моим отцом явился лжеубийца, которого будто бы я нанял, и оклеветал меня. Мой покойный родитель никогда не отличался кротким нравом, в другом человеке он всегда искал плохое, и если имел хоть малейшее доказательство, легко верил ему. И сейчас он без колебания поверил в эту ложь. Слова чужого человека были для него более веским доказательством, чем клятвы и мольба родного сына. Ослепленный гневом, он в тот же день бросил меня в подземелье. Я и сам не знал, сколько времени находился в этом сыром подвале, когда дверь его отворилась, и на пороге появилась моя мать. В руках она держала свечу, тусклый свет которой едва освещал ее бледное лицо. С надеждой я упал к ее ногам, но на все мои просьбы она холодно отрезала:

– Ты не меньше меня знаешь нашего господина: если он решил загубить тебя, то никакая мольба не заставит его изменить свое решение.

– Как же тогда мне быть, мама? Подскажи, что делать?

– Сегодня ночью – ничего, только успокойся и соберись с силами. А завтра утром, когда наш мучитель спустится сюда, вот тогда, при этих словах она вынула из рукава платья острый кинжал. – Если хочешь спасти свою жизнь, ты должен убить этого палача. Об остальном не беспокойся; я позабочусь, чтобы в подземелье он спустился один, без слуг.

– Что ты говоришь, мама? Как я смогу убить родного отца? Бог не простит такого греха.

– Я думала, что воспитала мужчину, а не сердобольную девушку. Пойми, что если ты его пощадишь, то он тебя – нет.

– Мама, ведь можно найти того, кто оклеветал меня. И если допросить его как следует, то можно узнать, кто его подослал, ведь отец сгоряча бросил меня сюда, завтра гнев пройдет, и он обязательно захочет установить истину.

– Тот человек не клеветал, сынок. Его и в правду наняли от твоего имени, чтобы он убил твоего отца.

– Как от моего имени? Кто нанял? Зачем?

– Это сделала я, заботясь о тебе. Только в одном ошиблась: когда решаешь такой узкосемейный вопрос, нельзя вмешивать чужого человека, все надо делать самому.

– Мама, мама, что ты натворила! Зачем загубила меня?

– Что ты говоришь, Торнике? Я хочу спасти, а не загубить тебя. Будь мужчиной и помни: Завтрашний день будет последним или для тебя, или для этого чудовища.

Утром, когда двери открылись, и в подвал вошел отец, я уже все решил, вышел вперед и протянул ему оставленный матерью кинжал.

– Вот, отец, оружие, которым тебя мог убить. Но прежде я на себя готов наложить руки, чем поднять его на тебя.

В то утро отец был подвыпившим, поэтому сразу и не понял смысла моих слов. Его мутный взгляд упал на кинжал.

– Змееныш, ты и здесь собрался меня убить? – При этих словах он выхватил саблю и плашмя ударил ею в плечо.

Из раны фонтаном хлынула кровь.

– Отец, что ты делаешь?! – Только и смог закричать я от отчаяния, но он уже ничего не слышал и опьяневший от вина и крови, с оголенной саблей в руках осторожными шагами приближался ко мне. На лице его я прочитал смертный приговор. Озлобленный собственным бессилием, я с отчаянием искал пути спасения. Именно в это время вспомнил, что в руках держал кинжал. Гнев и отчаяние удвоили мои силы. Сжав сильнее рукоять кинжала, с нечеловеческим криком я бросился к отцу. Через мгновение острая сталь разрывала его грудь. В это время в комнату ворвались мать, а за нею тюремщик, охрана, слуги….»

Я закончил читать показания, сложил пергамент и отложил в сторону. Одно время мы оба молча смотрели друг на друга.

– И кто же все – таки настоящий убийца? – спросил я с недоумением.

– Этого я не знаю, – сразу ответил судья, будто бы ждал такого вопроса.

– Вот если бы вы смогли взять показания у князя перед смертью, то его рассказ многое прояснил бы.

– У меня скоро будут показания князя.

– Как? Откуда? – Удивленный, я с недоверием посмотрел на судью.

– Дело в том, что князь и не умирал, хотя от нанесенной раны его жизнь некоторое время находилась в опасности, и он пролежал в беспамятстве две недели. До определенного времени мы скрывали это, так нужно было для дела.

– Ну и что он говорит? Кто настоящий убийца, вернее я хотел сказать, кто же все-таки ранил его?

– Не знаю, именно сейчас я собирался навестить князя. Если хочешь, поедем со мной.

Князь оказался мужчиной средних лет, худой, с желтовато-землистым цветом лица. При нашем появлении он немного приподнялся с постели и с ожиданием посмотрел на нас.

– Как вы себя чувствуете, князь? – спросил Вамег, и на лице его промелькнула ободряющая улыбка.

– Лучше, сравнительно лучше. И головная боль прошла. Только рана немного беспокоит.

Больной посмотрел на нас. В его взгляде не было и следа интереса или любопытства. Это был уставший взгляд человека, которому уже все безразлично.

– Врачи сказали, что вы хотели меня видеть, что бы узнать, как все произошло на самом деле.

– Да, если это не причинит вреда вашему здоровью.