Вадим Чекунов - Пластиглаз (сборник)

Я направился к выходу.

Попетляв по лабиринту торговых рядов, почти добрался до распахнутых настежь дверей, как вдруг остановился у здоровенной витрины секции игрушек.

Прямо на меня смотрела только что купленная панда. Только огромная, почти в человеческий рост. Точная копия моей крошки. Я даже вытащил из кармана свою покупку, чтобы убедиться в идентичности.

Перевёл взгляд на витрину и вздрогнул.

Большая панда шевелилась!

Я был пьян, но не настолько же! Панда тяжело ворочалась в тесном пространстве витрины. Пыталась вылезти оттуда и побежать ко мне. Вернее, к увиденному в моих руках детёнышу.

Я кинулся к ней навстречу.

Сверхъестественное закончилось, как только вбежал в магазин.

Продавец – миниатюрная девушка в бриджах и топике стягивала, пыхтя и дуя на чёлку, панду с витрины.

Покупатели – колхозного вида мужик и грушеподобная тётка в цветастом сарафане – молча наблюдали за её действиями. – Последняя. Витринный экземпляр. Так что со скидкой могу вам уступить, – продавец стянула, наконец, панду с полки. Колхозник и колхозница хищно набросились на добычу. Грубо мяли, тискали, ворочали и даже пытались подбросить вверх. Лица их плотоядно исказились.

Умоляюще жалобно насилуемый зверь смотрел на меня. Я стыдливо опустил глаза. В моей руке по-прежнему был зажат её детёныш.

Торопясь и сбиваясь, оттого ещё более заплетаясь языком, я начал что-то говорить. Стесняясь говорить правду про мать и дитя, понёс околесицу о больной племяннице и ещё бог знает о чём, периодически делая попытки завладеть пандой. Колхозники молча буравили меня недобрыми глазками. Отрицательно мотали головами и прятали добычу за спины.

От их неприступности я впал в отчаяние. Клянчил и умолял. На лицах моих врагов отражалась смесь отвращения с наслаждением.

Наконец, я был снисходительно послан проспаться.

Панду расторопная продавщица уже успела завернуть в полиэтилен.

– Заплачу на пятьсот больше, чем они! – зажав детёныша панды под мышкой, я принялся рыться по карманам.

Задыхающегося в прозрачной обёртке зверя колхозник выносил из магазина.

Всё было кончено.

Самец макаки-резуса в подобной ситуации оскаливает ужасающие клыки и, подрагивая дрожащим кончиком хвоста, бросается на обидчика. Я же, никчёмный homo sapiens, покинув рынок, горестно пил пиво у трамвайной остановки. Детёныш плакал в моём кармане. Бутылка «Клинского» казалась липкой. Само пиво было тёплым и мерзким.

Хотелось поскорее убраться отсюда.

Домой.

Нужной мне «трёшки», как назло, всё не было. Пиво не лезло в горло, зато активно просилось наружу снизу.

Решил поймать тачку. Уже было поднял руку, как тут же опустил, не поверив своим глазам.

В десятке метров от меня та самая пара колхозников, сгрудив у бордюра кучу сумок и пакетов и отклячив необъятные задницы, торговалась с водителем «Жигулей». Моя панда ничком лежала поверх пакетов.

Я побежал. Как в замедленной съёмке видел лицо согласно кивающего водилы, видел, как разворачивают корпуса гости столицы, как раскрываются их рты, когда я на полном ходу подхватил радостно взмахнувшего лапами зверя.

Панда, несмотря на размер, оказалась совсем не тяжёлой, и мне удалось даже добавить ходу, преодолев небольшой подъём по Варшавке. Сзади что-то кричали, но я слышал лишь собственные топот и дыхание.

Панду обеими руками прижимал клевому боку. Лёгкие мои хрипели и выворачивались. С трудом выбрасывая вперёд свинцовые ноги, добежал до железнодорожного моста.

Понял, что окончательно сдох, и остановился. Погони не было. Удивительно, но сзади, погромыхивая, подгребала к остановке «трёшка». Ещё мелькнула мысль, а не настигли ли меня колхозники на трамвае. Но «трёха» была забита почти под завязку, я смело и настырно ввинтился в пассажиров.

В квартире с наслаждением облегчился. Насвистывая, освободил панду из целлофанового плена. Усадил её на диван. Между больших чёрных лап поместил детёныша. Отошёл на шаг и полюбовался.

Зверята благодарно улыбались.

Теперь можно ещё разок сходить к палатке, и на этом всё.

«Арсенальное светлое», по пять бутылок в каждой руке, еле доволок до дома. По дороге вспомнился анекдот. Девочка лет десяти покупает восемь бутылок портвейна. Продавец интересуется: «А ты унесёшь столько?». Девочка, задумчиво: «Вот и я думаю – может, пару штук прямо здесь засосать?..»

Дома я тупо сидел на диване и пил пиво – одно за другим. Всё.

Я разогнался. Надвигался запой, грозной и тревожной тучей наползал он на моё семейное счастье.

А ведь через несколько дней моих девчонок выпишут. Неужели в волнах перегара я появлюсь в роддоме опухший и стеклянный? Жена будет кусать губы и плакать. Дома, вместо посильной помощи, я буду отпиваться пивом, тяжело ворочаясь на диване…

Мне до того стало жаль себя, жену, дочку Катюху, до того неловко и стыдно сделалось мне, что я уткнулся в мягкий живот сидящей рядом панды и зарыдал.

Панда пахла складом и синтепоном. Мне было хорошо.

Умиротворённый, дотянулся до тумбочки и подцепил маникюрные ножницы. Распахнул их остренький клювик и ловко, по шву, распорол старшей панде низ живота. Показалась белая набивка. Я выстриг углубление длиной в ладонь между её задних лап. Комки синтепона разбросал по полу. Детёныша, по всем правилам, вниз головой, затылочное предлежание – поместил внутрь.

Зашивать было лень, да я и не знал, где у жены хранятся иголки и нитки.

Беременная панда.

Как моя Юлька ещё сегодня ночью.

Пива осталось три бутылки. К раковине я бегал теперь каждые пять минут.

Писая, держался за вешалку для полотенца.

Звонил телефон, определялись какие-то номера, но я уже плотно ушёл в сумеречную зону.

Я был горд своим одиночеством.

Если сегодня вынесу всё и не сдохну, всё будет хорошо. Да и права помирать у меня нет. Я молодой отец. И я выдержу свой первый день.

Сегодня он самый длинный. Завтра – по минуте, по две пойдёт на убыль. Так и лето пройдёт.

Чтобы не затосковать, решил подрочить.

Расстегнул джинсы и лёг поудобнее.

Член не хотел подниматься. Я пытался представить себе что-нибудь. Вспомнил, как за пару дней до роддома брил, присев на корточки в ванной, Юльке лобок. Смывая жиллетовскую пену с чёрными вкраплениями жёстких волосиков, я щекотал жену кончиком языка. Юлька забавно стеснялась. Над трогательной, по-детски припухлой щёлкой нависал огромный яйцевидный живот. От секса тогда осторожная жена отказалась.

Член слегка напрягся и опал снова. Потискав и помучив его несколько минут, понял, что нужна наглядность.

Пару кассет с порнухой я мог, в принципе, отыскать в завале своего стола. Но вялая она какая-то, неживая.

Случайно перевёл взгляд на примостившуюся рядышком беременную панду.