Татьяна Огородникова - Скажи что-нибудь хорошее

– А кто же он? Что он вообще делает?

– Я не знаю… – протянул пацан в ожидании следующего куска, – он здесь живет. Мы в гостях у него, так мама говорит… Но, я слышал, иногда она называет его доктор.

– Блин, ну ты даешь! – обрадовался Пашка. – Я же спросил, кто здесь врач…

– Ну вот, – честно глядя в глаза, ответил Кирилл, – врач только моя мама, а доктор – это совсем другое…

– Да пошел ты. – Пашке надоело играть в слова, тем более он правда не видел существенной разницы между врачом и доктором и не сказал бы даже на детекторе лжи, кем быть круче. Другой вопрос, что в этом убогом месте имеются и доктор, и врач – два медработника. Поэтому в случае чего первая помощь будет оказана. Он спокойно доел завтрак, отделив еще пару порций товарищу Кириллу, который так и не соизволил вытащить руки из-за спины.

Шило заварил себе крепкий черный чай и, прихлебывая из огромной глиняной кружки, вдруг спросил у Кирилла, который не собирался покидать нового друга:

– Слушай, пацан, а че ты все время руки за спиной держишь?

– Мне еще сегодня до вечера, – услышал он ответ и удивился.

– А зачем?

– Доктор велел.

– Слушай, пацан, ты меня запутал. То врач, то доктор, то Георгий, то дядя твой. Зачем тебе руки за спиной держать? Привязали, что ли? – Пашка занервничал. Он не любил, когда что-то непонятно, потому что в таких случаях сразу бросался в драку, а сейчас драться было не с кем. Не с этим же пацаненком, у которого еще и с руками не все в порядке. – Давай, Кирюха, выкладывай все по-честному.

– Я вообще никогда не вру, – обиделся Кирилл и, надув щеки, опустил голову. Это выглядело немного неестественно. Обычно, когда дети обижаются, они складывают руки на груди крест-накрест, но этот и сейчас не воспользовался природным инстинктом. – Меня мама научила, что врать никогда не надо, можно молчать, но только не врать.

– Вот и не ври, а то маме пожалуюсь.

– А моей маме все равно, – вдруг сверкнул глазами Кирилл. – Она меня одного любит больше всех на свете. И не будет слушать твоих доносов. – Парень закончил фразу, обиженно надул губы и уставился в пол.

Пашка совершенно не переживал по поводу конфликта с пацаненком, хотя тот ему нравился. Мало того, Паше было дико любопытно узнать про руки за спиной. Он решил не обострять конфликтную ситуацию.

– Да не обижайся ты, Кирюха! Я тебе верю, тем более не вижу причин, чтобы мы могли врать друг другу. – Он хотел произнести развернутую речь в пользу честности, открытости и доверия, но пацан вдруг сорвался из-за стола с криком «Мама!!!» и побежал в сторону входной двери.

– Доброе утро. – Пашка дал бы голову на отсечение, если бы хоть кто-то из землян посмел поспорить с этим утверждением. На пороге стояла молодая, на вид лет шестнадцати, девушка, с открытой, приветливой улыбкой, обнажавшей белоснежные ровные зубы, идеальным овалом лица, зеленющими, сверкающими, озорными глазами, тяжелой русой косой, уложенной вокруг головы, и великолепной, бархатистой кожей. Пашке вдруг показалось, что от девушки исходит какое-тот свечение, настолько ее образ был чист и органичен. Уж ему-то, Пашке, никогда не составляло труда обольстить любую красавицу, он хорошо знал, как обращаться с женским полом, но здесь он вдруг оробел и даже смутился.

– Доброе, доброе, – ответил он на приветствие и попытался улыбнуться. Вышло криво.

– Не замучил вас мой Кирюша? – Кирюша прилепился к женщине, как клещ, Пашка подумал, что сам бы с удовольствием прилепился к такой, хотя бы на недолгое время.

– Нет, все нормально. Мы с ним почти дружим, – ответил Пашка и вдруг опомнился: – Да, кстати, меня зовут Павел.

– Я знаю, здесь новости быстро разносятся. – Она все время улыбалась, теперь немного смущенно. – Вы скоро тоже все про всех будете знать.

– Да ваш Кирюха уже вкратце ознакомил с ситуацией. Только вот не сказал, как вас зовут.

Кирюха повернул мордашку в Пашкину сторону и пробормотал:

– Как это не сказал? Валентина зовут. Мою маму зовут Валюша.

Валюша нежно улыбнулась и потрепала сына по макушке.

– Пойдем, родной, нам нужно заниматься, а Павел, если ему что-нибудь нужно, нас найдет. Правда, Павел? – Она вопросительно посмотрела на Шило. В ее взгляде и в манерах не было ни тени кокетства, ни осознания своей необыкновенной красоты, ни чванства, ни самонадеянности. Или она была настолько уверена в себе, или, наоборот, не подозревала, чем обладает.

– Правда, – автоматически вырвалось у Пашки, хотя он даже не подозревал, как и где можно отыскать в этом месте того же Кирилла и тем более Валюшу. Пока он точно знал, как найти Евгению. Кстати, он не видел ее уже около двух часов. Шило спохватился, нужно пойти посмотреть, чем там занимается этот странный кудесник.

– Валюша. – Шило решил назвать ее так, как ее представил сынок. – Можно задать вам всего один вопрос?

– Конечно. – Она остановилась и внимательно посмотрела на Пашку.

Тот по инерции хотел попросить номер телефона, но, поняв, что в данной ситуации это было бы глупо, передумал:

– Вам правда помог этот… – Он не знал, как назвать кудесника.

– Правда. Кирюша, давай, беги в комнату, я сейчас приду.

Кирюхи и след простыл, он не очень-то мог стоять на одном месте. Валентина вдруг разом подтянулась, посуровела и даже стала выглядеть намного старше.

– Он умирал у меня, дышать не мог, и никто, ни один врач не брался не то что вылечить, но даже причины назвать. А теперь – вот! Вы сами видите. То, что руки за спиной, это – упражнения такие, для дыхания, легкие разворачиваются. Это уже совсем не страшно, вы бы нас полгода назад встретили. – Она вздохнула и на секунду прикрыла глаза, видимо, вспоминая пережитый ужас. – Все до единого доктора и даже священники говорили только, что мне надо смириться. Понимаете? Георгий был нашей последней надеждой, и то – очень призрачной. Но вы все сами видите. Так что надо верить, вам тоже помогут.

Не сказав больше ни слова, она развернулась и вышла. Пашка немного постоял, раздумывая о новых впечатлениях и не понимая, что с ними делать. Он всегда был человеком действия, ему был нужен мгновенный результат, ждать полгода, а то и больше, он не был готов. Разве что в компании Валюши…

Он решил навестить Евгению и осторожно пробрался к комнате, где провел ночь. Дверь была чуть приоткрыта, внутри было очень тихо. Шило заглянул в щелочку, но, кроме широкой спины кудесника, ничего не увидел. Он пометался по дому еще полчаса, вышел во двор и ощутил вдруг такую свободу и радость, что на этот миг горестные тяготы последних месяцев вдруг перестали существовать. Пашка вскинул руки, вдохнул полной грудью и побежал, как ребенок…

Я бы нарисовал сном/мечтой Ван Гога на звездах поэму Бенедетти, и песня Серрат стала бы серенадой, которую я бы подарил луне. Я бы полил слезами розы, чтобы почувствовать боль их шипов и алый поцелуй их лепестков. (Габриэль Гарсиа Маркес)