Галина Врублевская - Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы

За турникетом еще одни двери, за ними необъятная территория. Я уже проходила практики на оборонных предприятиях, и потому масштабность внутренних улиц и проездов не удивляет. Зато обращает на себя внимание вытянутое приземистое здание с окошками-щелями под крышей. Один торец его у проходной, другой простирается до горизонта. Вскоре я узнаю, что это крупнейший в Европе опытовый бассейн для испытания морских моделей – около полутора километров. Но я приписана к другому подразделению, и этот бассейн так и останется для меня лишь географическим объектом с надписью «вход запрещен». И это главное правило содержания всех испытательных объектов в институте – двери стендов и лабораторий всегда на запоре. Даже парашютист, спрыгни он с неба на территорию, не проникнет в засекреченные уголки.

Рядом вход в помпезное административное здание, перед ним стоит на постаменте, обрамленном зеленым газончиком, бюст основателю института – нашему «дедушке» Крылову. Сразу вспоминается Летний Сад. Только тамошний Крылов, дед Иван Андреевич, сочинял басни, а наш, Алексей Николаевич, академик, прославился открытиями в судостроении.

И снова прохладный безлюдный вестибюль: высокие окна, в центре мраморная лестница с широкими перилами, на стене макеты государственных наград, присвоенных учреждению. В этом здании прежде всего разыскиваем спецотдел. В приемной наши глаза упираются в типовой плакат: «болтун – находка для шпиона». Указательный палец приложен к губам обезличенного мужского лица – ныне такие картинки ради прикола вывешивают в модных кафе, оформленных в стиле советского кича.

Следует утомительное заполнение четырехстраничной анкеты (есть ли/нет родственники за границей, были/нет репатриированы и т. п. и т. д.). Потом мужчина с приятным лицом и иссиня-голубыми глазами – в этом отделе у всех сотрудников лица располагающие – беседует с каждым по отдельности. Ко мне возникают вопросы: родители в разводе, и я не указала место жительства отца. А надо! Обязуюсь принести необходимые сведения на следующий день. К счастью, других изъянов нет, и пятый пункт в порядке – проблемой могла бы стать нерусская национальность. Напоследок подписываю бумагу, что обязуюсь не разглашать увиденное и услышанное.

Наконец, покидаем Административное здание и, немного поблуждав между маленькими рощицами и разностильными строениями, разыскиваем нужный нам корпус.

В кабинет начальника лаборатории опять вваливаемся всей четверкой. Хозяин кабинета, человек в годах, чуть сгорбленный, с блестящей лысиной на темени встречает нас не слишком приветливо. Теперь, вспоминая его, я поражаюсь его сходству с печально-знаменитым генсеком КПСС Андроповым. Генсек прославился запретительными мерами и облавами на всех прогульщиков страны, и «наш» походил на партийца не только жесткими повадками, но и внешностью.

В ту пору еще не было в ходу понятия о политкорректности, о гендерном равенстве, потому «Андропов» прямо в глаза мне заявил: «Хорошо, что только одну девушку прислали». Как потом узнала, за глаза начальники выражались еще откровеннее, делили молодых специалистов на «брюки» и «юбки» – скрепя зубы смиряясь, когда им присылали «юбки».

От обиды прищуриваю глаза, сжимаю зубы, хотя понимаю позицию администратора: женщины уходят в декретные отпуска, их не пошлешь на ходовые испытания в море, не заставишь таскать тяжелое оборудование – в общем, есть с нашей сестрой морока.

В определенной степени его опасения оправдались. Я дважды брала декретный отпуск, и в промежутке между декретами два года училась в Университете, повышая свою математическую квалификацию.

И все же неприветливый начальник оказался отомщен за небрежение, выказанное мне в день первого появления в его кабинете. Парни-однокурсники, все трое, вскоре сбежали из ЦНИИ, ведь платили научным сотрудникам без степени очень мало. Причем, все исхитрились улизнуть прежде окончания обязательной трехлетней отработки. Один инженер завербовался в милицию, в оперативники, другой специалист переметнулся в обком комсомола, третьего парня знакомые устроили звукооператором на телестудию. Этот последний впоследствии рассказывал, что там платят еще меньше, зато режим не в пример свободнее, и можно подработать на стороне.

Забегая вперед, скажу, что после нескольких «технологических» перерывов, я-таки стала приличным специалистом. В образовательном багаже имелось два диплома: инженера-акустика и математика, и опыт работы пришел своим чередом.

Но в том первый день все представлялось немного пугающим и непонятным. После беседы с «Андроповым» каждый из нас был отправлен к своему наставнику, для прохождения практики и написания дипломного проекта.

У меня подрагивали коленки и сердце выскакивало из груди, когда я остановилась на мгновение перед безукоризненно белой дверью, куда мне следовало войти уже одной. Борясь с вдруг напавшей робостью, я с преувеличенной решимостью распахнула дверь и перешагнула порог очередного кабинета.

Здесь сидели двое сотрудников. За столом у окна младший начальник, внешне смахивающий на эстрадного сатирика Жванецкого – плотный и приземистый, и напротив его, за соседним столом, парень с несвежим отечным лицом, назначенный моим дипломным руководителем. Упитанный «Жванецкий» вежливо привстал, поздравил меня с началом трудовой деятельности, объявил, что на время преддипломной практики, с которой и начиналось наше знакомство с ЦНИИ, и до защиты диплома студенты зачисляются на оплачиваемые должности лаборантов. В системе подготовки научных кадров все было продумано до мелочей, схема идеальная. Сбои начинались позже, когда на схемы накладывался пресловутый человеческий фактор.

«Жванецкий» проговорил со мной несколько минут «за жизнь» и передал с рук на руки хмуро молчащему за своим столом одутловатому парню. Тот попытался увильнуть от навязанной ему обузы, от наставничества, ссылался на занятость, но не смог отбояриться. Так моим непосредственным руководителем оказался старший научный сотрудник Вадим Симаков.

Вадим отвел меня в соседнюю комнату, посадил к измерительному тракту – несколько соединенных кабелями ящиков-приборов – и велел снимать показания с зеленых экранов, записывать мерцающие циферки в тетрадь. Так началась моя производственная практика.

Преддипломная практика пролетела быстро и необременительно для меня.

Вадим оказался неплохим руководителем. Он познакомил меня с методиками, приборами, научными задачами. С другими сотрудниками я общалась мало, потому что практикантам разрешалось уходить в середине дня (на пропусках делалась особая отметка для проходной) – так что студенческая вольница продолжалась вплоть до защиты диплома. Однако защита прошла блестяще, а результаты проведенных мною под руководством Вадима исследований легли в основу статьи, написанной нами в соавторстве. Статья оперативно была опубликована в секретных «трудах» ЦНИИ, а в процессе подготовки к изданию к ней приклеилась еще одна фамилия – нашего старшего начальника «Андропова». Но этот факт меня не слишком озадачил, ведь окружающая меня жизнь содержала много условностей: и пафосные речи комсомольских работников, и сдача экзаменов по Истории КПСС – тезисы двадцати с лишним съездов (обычно списывались со шпаргалок). Расстраивало лишь то, что научный журнал имеет гриф «секретно», и его нельзя принести домой, показать мужу и друзьям – нельзя похвастаться публикацией. Зато в лаборатории за месяцы преддипломной практики я заработала репутацию перспективного исследователя.