Михаил Бару - Один человек (сборник)

Насчет же юмора Миши Бару могу сказать только одно: это действительно юмор. А не то, что нам иногда (особенно в последние годы) вместо него подсовывают.

Так что не случайно уже несколько лет проза Миши Бару украшает практически каждый номер нашего журнала. Она привносит в него именно ту необходимую ноту без которой журнал себя теперь уже не представляет.

Что же касается рассказов Бару написанных по просьбе старомодного редактора именно как юмористические, то… в общем, слышали бы вы восторги читателей!..

Двадцать седьмое сентября. Не успел кончиться один дождь, как начался другой. В порядке незаживающей очереди. Пронизанная ветром старушка и пронизанная ветром кошка в пронизанной ветром сумке старушки. И все до самых костей. Старушка, кошка, сумка. Труба городской котельной поутру распорола пять облаков. Просто в клочья. Слишком низко нависли. Места им уже не хватает – вот и нависают ниже некуда. Сейчас такое время: все кто может – на юг. И они тоже. Столпились и ждут попутного ветра. А тот и в ус себе не дует. Шарахается по улицам и переулкам. Прикуривать мешает, неприличное насвистывает в уши прохожим. Мужчины только посмеиваются, а женщины детишек по домам загоняют, чтоб не слушали. Детишки всё равно слушают, но это не большая беда – у них через другое ухо быстро вылетает. Если, конечно, им родители его чистят регулярно. А нет, так в голове остаётся и гуляет допоздна. По утрам, спросонок, зеваешь всё длиннее и длиннее. Но это ещё ничего. Вот к декабрю придётся начинать зевать ещё ночью, чтобы на работу вовремя успеть. Огурцы и помидоры попрятались в банки. Грибы ещё не спрятались, но кто им виноват? Кто заставлял расти в таком количестве? Капуста свежа, беззаботна и весела, но того и гляди начнёт кваситься. Мелочь выстуживает кошелёк. Одеяла и носки начали толстеть и покрываться шерстью. Мёрзнут кончики. Пока только они. Батареи ночами урчат на пустой желудок. Бархатный сезон уступает место отопительному.

В середине осени стая писем собралась лететь на юг. Уже и в конвертах с надписанным адресом. Даже с наклеенными марками. Солидно подготовились – заказные все. И только одна записка в чём мать родила. Но лететь хочет. Её, конечно, отговаривают – куда, мол, ты. Если дождь в пути – буквы-то все враз и посмывает. А ветер? Ты и так на сгибах вся уж потёртая. Разорвёт ведь на клочки. Да и без марок как через границу? Безмарочных почтальоны сбивают почём зря. Даже письма, случается, не долетают, а о записках и говорить нечего. И что за блажь такая – непременно лететь! На тебе всего три слова, из которых одно местоимение, а истерики устраиваешь, как доклад на сто страниц машинописного текста. Перезимуешь. Записка их, конечно, просила, чтобы в чьём-нибудь конверте, в уголке, Христа ради… но – нет. Это, говорят, перевес, да и заклеены мы все. Так и улетели. А через два месяца вернулись. В чёрных штемпелях, измятые, потрёпанные. Может, адресат выбыл, а может, получать не захотел. А некоторые не вернулись – разорвали их на мелкие кусочки. Так быстро, что и рассказать они ничего не успели.

Развиднелось. Пригрело. Совсем чуть-чуть. Солнце присело ненадолго. Соблюдает обычай. Облака, свинцовые, тяжеленные (и как только не падают), не уплывают – караулят. Чего, спрашивается, расстраиваемся? Не навсегда же – до весны. И писать будем. Правда, письма оттуда долго идут. И туда. А почта наша чёрт знает как. Нет, ну дождёмся, конечно. Куда деваться. Сейчас вот немного не по себе… Скорей бы зима. Рукавицы на меху. Чай горячий. Стопка с мороза. Бабы снежные. Круглые и весёлые. С яблочным румянцем и разноцветным смехом. Бабы непременно.

День серый, туманный и тихий. Незаметный такой день. Пройдёт, будто его и не было. В такие дни шпионам и контрразведчикам, наверное, хорошо. Скажем, от наружки уйти легко. А ежели ты контрразведчик, то обратно и шпиона арестовывать удобно. Никто и не заметит. Где Сидоров? А нету Сидорова. Вышел и растворился в тумане… Нет, не так. Вывели и растворили в тумане. А уж потом, при обыске, найдут у него в секретном ящике стола коран в переплёте из зелёного сафьяна с надписью «Сидорову от Усамого лучшего Друга».

С самого утра настоящая зима. Снег валом валит. Мягкий. Снежинки крупные, отборные. Такая растает – воды на большую женскую слезу наберётся. Хорошо не горькую. Вот когда метель злая, мороз и снег колючий – тогда на скупую, мужскую. А ещё сегодня День свежих следов. Больших – человечьих, маленьких – птичьих. Жаль только, заметает их быстро. Обернёшься назад – уже и не видать почти ничего. Если ещё и забыл куда шёл… Жалко, дровней нет. На них бы сейчас, торжествуя, путь обновить. А и пешком обновлю. За колбасой докторской, буханкой бородинского, конфетами «Коровка» и бергамотовым чаем «Ахмад» в больших зелёных пачках.

Опять пришла зима. Третий раз за последние два месяца. Зачастила. Может, ей надо чего? А сказать не решается. Зря. Чай не чужие мы ей. Не в тропики же приходит.

Последний день марта. В Серпухов приехал большой цирк лилипутов. Большая жёлтая афиша с синими буквами. Будут выступать в городском театре, который ещё в позапрошлом веке построил местный купец. Как склад самоваров построил. Уж потом его переделали в театр. Бархату красного завезли, кистей золотых, лепнины гипсовой намешали – и сделали театр. Он без претензий. Отзывается на «гортеатр». И сто лет назад в него приезжали лилипуты, и пятьдесят, и сейчас. И мы все умрём, а лилипуты всё равно будут приезжать в Серпухов. Просто он лежит на пути их сезонных миграций. Весенних, должно быть. Осенью лилипутов у нас не замечали. А вот весной, когда грязь, когда мусор какой-то несусветный так и ползёт изо всех щелей, когда оттаивает замёрзшее собачье дерьмо, когда авитаминоз, когда кулаков не хватает сопли наматывать, когда даже руки на себя наложить сил никаких нет, тогда нате вам – ещё и этих блядских лилипутов принесло.

Грозовой день. Чёрные тучи всё идут и идут повзводно и поротно. Дождевые капли огромные, со взрослое яйцо. Такие пробивают насквозь обычный зонтик китайского производства. Спасают только военные зонты В3-05Х, производства КБ «Рубин». Особенно те, которые снабжены устройством, отклоняющим траекторию полета капли. Мы хотели такие продать Ираку. Не успели. Один-то опытный образец Примаков отвез Саддаму перед самым началом войны. Зелёный, с полумесяцем на верхушке и гравированными сурами из корана на спицах. С ним усатый и был таков. А теперь Буш хочет его списать, как и все остальные иракские долги. А наш-то и слова поперёк не скажет. А оппозиция как воды в рот набрала. А вообще… да просто суки, что там говорить. Довели страну.