Елена Ишутина - День ангела

Кстати, Игорь Алику нравился больше других ребят в их классе. Красивый, независимый, в общем, классный такой пацан. Им даже как-то дали одно задание на двоих, и Мохов позвонил Игорю после школы, чтобы договориться, что им делать дальше. Но в трубке, то ли его мама, то ли бабушка, ответила, что Игорь убежал к Нине на сеанс. Какой такой сеанс? Не понятно. Почему-то пришло в голову – сеанс радиосвязи или киносеанс. Странно. И какая – такая Нина? А, Нинка Кугушева, маленькая такая мерзлявая девочка. Она сидела в первом ряду, так как плохо видела, и постоянно о чем-то мечтала, витала в облаках. А если не мечтала, то рисовала. Причем как-то так энергично, неистово, что ли. Никто в классе над этой ее странностью не смеялся, просто привыкли и за спиной частенько дразнили «Ангелом», потому что так ее называла классная руководительница, когда приводила ее в пример. Уже тогда в Москве у Кугушевой за спиной было несколько серьезных выставок.

Все девчонки их класса тайно или явно думали о Гордиевском. А эта чем-то перепачканная замухрышка с ним после школы даже встречается… Вот это номер, чтоб я помер! Алик решил проследить за Игорем, и застукать, как он думал, любовников «на месте преступления». Говорят, что сеанс, а на самом-то деле… может быть все, что угодно. И однажды ему это удалось: по переулку шел Игорь и насвистывал, затем он полюбовался на себя в лужу, поправил челку, и свернул в Нинкин подъезд. Тем временем Алик выжидал за какой-то электрической деревянной будкой или щитком, когда он поднимется к Нине на старом скрипучем лифте. Выждав еще десять минут, для верности, Алик последовал примеру Игоря, пролетев по лестнице через три ступени, он трясущимися руками нажал на звонок. Квартира Кугушевых была на самом чердаке, причем, одна на небольшой площадке, так что ошибиться было невозможно. Ему открыла мама Нины. Милая женщина с ямочками на щеках и в кухонном фартуке. В квартире пахло красками и квашеной капустой.

– Я – Алик, можно мне увидеть Игоря?

– Входи, входи, Игорь позирует Ниночке. Подожди немножко, сейчас они уже закончат, и будем пить чай.

Странная женщина, – подумал Алик, – и, несмотря на уговоры, все же рванул дверь, где по его расчетам должны были находиться наедине Игорь и Нина. Комната оказалось огромной и светлой, без занавесок с простым дощатым полом и высоким потолком. Нина сосредоточенно стояла у мольберта, а Игорь сидел на подушке, склонившись над тазиком с водой. Они ничуть не удивились его приходу.

– Садись, Алик, – спокойно сказала Нина, даже не глядя на него.

– Спасибо, а что ты сейчас рисуешь?

– Легенду о Нарциссе помнишь? Так Игорь любезно согласился мне позировать.

– Можно я твои картины посмотрю?

– Конечно, смотри…

И тут его ждало настоящее открытие. Нинкины картины не были похожи ни на что другое им ранее виденное. Парящие в воздухе фигуры, собака, спрятавшаяся в траве, лесная дорога в горох, портрет мамы, туман на мокром шоссе. И много-много пейзажей с водой и деревьями. Вроде все, как обычно, но какая необычная манера исполнения! Это все было написано так, что ни с кем и никогда не спутаешь. Когда-то Алик слышал, что художники первое время подражают кому-нибудь из великих предшественников, а тут было нечто неподражаемое. Пришлось признаться в том, что он ничего не понимал в искусстве, ему бы футбол или хоккей прокомментировать. Вот это дела!

Но надо было быть полным олухом, чтобы не понять, у его новой одноклассницы определенно был большой талант. Глядя на холст или бумагу, Нина быстро делала мазок, один, другой, третий и из бессмысленных, казалось бы, неправильных линий рождалось настоящее произведение искусства. Причем, быстро и точно. Казалось, что торопыга Нина куда-то спешит, когда рисует. И в то же время у нее не было ни единого лишнего движения. Все было подчинено единому замыслу. Даже трактовка легенды о Нарциссе была своеобразной. Непонятно, где этот товарищ находился, но было ясно только одно: Нарцисс любуется, смотря на свое отражение, внезапно появившееся на зеркальной поверхности воды.

Когда Нина рисовала, то казалось, что это все так легко и просто. Следя за ее быстрыми движениями, Алик решил, что тоже сможет научиться так необычно рисовать. Да и что тут может быть сложного? Смотри, да срисовывай! Вот он неоднократно списывал у Лариски, и ничего – пятерки получал. Хотя последнее время Лариска как-то сникла, ее золотые волосы потускнели, сама она располнела, и все чаще ей одной приходилось идти после занятий. Она уже и не спрашивала Алика, пойдет ли он с ней до дома, просто опускала голову и шла. У него были теперь свои интересы, а ее интересовал только он.

Как-то, видя, вконец расстроенную Лару, бредущую по дороге из школы, Алику стало стыдно за свое поведение, и он догнал уходящую девушку.

– Ларчик, ты извини, что не могу проводить. У нас тут, понимаешь…

– Не оправдывайся. Я все понимаю, – она сказала это так тихо, будто он душил ее.

– Вот и умница, ну, я пошел…

– Иди… подожди, я хотела сказать тебе, что жалею, что перешла в эту дурацкую школу…

Но последних слов Алик уже не услышал. Он бежал по своим делам, где Ларисе не было места. Больше они друг с другом в школе уже никогда не разговаривали. И потом, когда подросший и уже взрослый Мохов бросал женщин, он никогда не оправдывался, он надеялся, что они, как его школьная подруга Лариска все понимают. Да и любил ли он Ларису? Вряд ли. Вот кого он, действительно, любил, так это, наверное, Мальвину. Или сначала Нину? Сейчас Алик не мог себе точно ответить, но после Ларисы Нина стала его самым близким человечком. Сразу после уроков он, не сговариваясь с ней, самым нахальным образом приходил к Нине, в ее обшарпанную, пахнущую красками комнату, и пытался что-то изобразить. Сначала у него получалось все на уровне художников-примитивистов, но по прошествии времени, его рисунки стали более уверенными.

Правда, не более того. Алик Мохов должен был признать, что дальше жалкой посредственности ему в живописи никогда не продвинутся. Так стоит ли этим заниматься вообще? Зарисовывать какие-то предметы, стараться. Это его предел, и то, что Нине дано с детства, ему, возможно, не дано было совсем. Как-то они устроили даже сражение на кистях. Алик рисовал Нину за мольбертом, а Нина рисовала Алика в этот момент. Когда они сравнили свои художества, то Алик все понял без слов. Нина дала ему сто очков вперед…

Нина уже писала новый портрет Игоря, когда в мастерской появилась таким же наглым образом знойная Мальвина, Таня Ратник. Под благовидным предлогом, она тоже стала учиться рисовать и восхищаться Ниной, но только тогда, когда Игоря не было. При нем она восхищалась только Гордиевским. Тот воспринимал похвалы как должное и, тем не менее, не уделял Ратник столько внимания, сколько она хотела. А с Ниной они понимали друг друга с полуслова, говорили тихо, и как-то чувствовалось, что им вдвоем хорошо. Глядя на такой тандем, Танька Ратник страшно злилась. Постепенно она сделала Алика своим временным поверенным в сердечных делах. Она буквально плакалась ему в школьную жилетку, и как-то, промочив фактически все плечо, подняла голову и неожиданно поцеловала Алика прямо в губы. Несмотря на свои долгие отношения с Лариской, у него ничего подобного с девочкой с золотыми волосами не было. Ну, целовали друг друга в щечку сухими губами, ну и что? Этот поцелуй был другим, совсем другим. Потом Алик поцеловал Таню, потом они долго еще целовались в тот день. И тогда Алик явственно понял, что окончательно пропал.