Ирма Трор - Вас пригласили

– За ваш визит ко мне, драгоценная фиона нола! За ваш столь своевременный визит. – Последние слова были сказаны в том же странном отсутствующем тоне, и мне опять померещилось то, что не прозвучало. Мы пригубили вино. Прекрасное, несладкое, терпкое. Знакомый жидкий огонь обжег гортань, пролился глубже. Мне захотелось воздать хотя бы словесно за удивительное радушие тьернана Эгана.

– У вас великолепный замок, Герцог.

– Вам нет нужды мне льстить. Ваше общество – мое удовольствие и мой выбор. Более того, замка вы еще и не видели почти вовсе, поэтому комплимент придется отложить хотя бы до завтрашнего утра.

Я вспыхнула: ну вот, меня уже уличают в грубой лести! Во второй раз за вечер я себе показалась невоспитанной плебейкой. Устала – я просто устала и переволновалась за этот вечер сверх всякой меры – так объяснила я себе свою неуклюжесть. Похоже, все-таки стоит помалкивать, отдать бразды правления беседой Герцогу. Он что-то негромко спрашивал – о моем отце, словно знал его давно и близко, о моей покойной матери, потом что-то о музыке, – а я продолжала, краснея и бледнея, отвечать невпопад, путаться в словах, мучительно запаздывать с ответами. С каждой следующей своей неловкой фразой я погружалась в дремотную оторопелость, постепенно растворяясь в темных водах голоса этого человека, теряя себя, засыпая. Наконец Герцог поймал маятник разговора в полете и, к моему несказанному облегчению, перешел на неспешное сольное говорение. Не объяснить, как, но фион Эган, даже не обмолвившись о сем, позволил мне совсем прекратить себя слушать. Я исподтишка разглядывала его – ум увлекся этой занимательной игрушкой и оставил меня в покое.

Герцог показался мне безобразным. Очень бледное лицо, большой рыхлый нос, светлые брови, огромный почти гротескно подвижный рот с крупными зубами, прозрачные серые глаза с острыми пронзительными зрачками. Как ни странно, я сама не заметила, как лик этого сатира приковал к себе мой взгляд намертво. Герцог меж тем словно не замечал, что я, глухая к его речам, бесцеремонно пялюсь на него, как на неодушевленный предмет. Хотя именно невероятная, нечеловеческая одушевленность облика хозяина замка и завораживала меня более всего.

Между тем подали фрукты. В гигантской ярусной вазе я разглядела мои любимые фиги и выбрала себе одну, уже треснувшую.

– Красивый плод, не правда ли? – Герцог смотрел не в лицо мне, а словно бы разговаривал с моей рукой, с пальцами, в которых я держала фигу за ножку.

– Да, пожалуй… – Я снова забеспокоилась.

– Как вы будете его есть?

Я вгляделась в серые глаза напротив. Доброжелательная небрежность. Чтобы выиграть хоть миг, я откашлялась.

– Очищу его от кожуры и съем мякоть…

– Прекрасно, фиона. Попробуйте же скорее эту фигу, прошу вас! – В голосе Герцога прозвучало волнение и даже некоторая горячность.

Смущаясь под остановившимся взглядом Герцога, я взяла фруктовый ножик и начала осторожно счищать тонкую лилово-зеленую кожицу. Далее полагалось разрезать фигу на четыре четверти и отправить их в рот. Ожидая подвоха, я взглянула на Герцога. Он широко улыбался.

– Ну же, Ирма! Не терзайте фигу. – Подавив нервный смешок, я вдруг увидела себя очищенной фигой на тарелке у Герцога. – Я бы съел ее целиком. Так больше вкуса, не правда ли?

С такими словами Герцог вдруг перегнулся через стол, и я увидела эти светлые, но совершенно непроницаемые глаза совсем близко – в них плясали очаровательные лихие бесы. У меня закружилась голова, я опустила выпачканный фруктовой мякотью нож и поняла, что сейчас эту фигу мне не съесть. Повисла смятенная пауза. И тут Герцог, внезапно откинувшись в кресле, взялся меня выручить.

– Фиона нола желает почивать! – Я скорее почувствовала, чем услышала, как к моему креслу подступили сзади. – Фиона Ирма, вы устали, и вам нужно отдохнуть. Дерейн, проводите.

Я неуверенно поднялась. На формулы вежливости не осталось никаких сил. Кресло мягко отодвинули, мне предложили руку, и я неуклюже вцепилась в теплое крепкое запястье. Явь будто истлела, укуталась сизым дымом. Стоило поблагодарить хозяина за прекрасный ужин и беседу (Рид милосердный! ), извиниться за невозможность далее составлять компанию, но все тот же тихий голос за моей спиной сказал:

– Не трудитесь, драгоценная фиона. Я сам себя поблагодарю, извинюсь и извиню. Сладчайших сновидений. Ах да… фигу, разумеется, вам доставят в покой незамедлительно.

Не помню, как провожатый вывел меня из гостиной. Я лишь ощущала всей спиной плотный неотрывный взгляд. В коридоре наваждение начало развеиваться, и я смогла наконец рассмотреть спутника. То был один из моих спасителей – худой юноша с заплетенными в косы мокрыми волосами, которые теперь почти высохли и небрежно рассыпались по широким плечам.

– Как прошел ужин, фиона Ирма? – В глазах молодого человека поблескивало озорство, но он не насмешничал, и я, хоть и все еще настороже, дерзнула ответить:

– Благодарю вас, фион Дерейн. Все было очень вкусно. Герцог – замечательный… хм… собеседник.

– Несколько эксцентрический, быть может? – Дерейн явно упивался моей растерянностью.

Я промолчала. Слишком много всего произошло за этот вечер, и я не склонна была плодить непонятности.

Мы прошли уже узнаваемыми коридорами и лестницами. А вот и моя комната.

– Спокойной ночи, фиона нола. Завтра меня здесь не будет, а вот чуть позже почту за честь вновь вас видеть.

– Благодарю вас, фион Дерейн. Спокойной ночи, фион Дерейн.

Лишь когда дверь затворилась и я, на ходу сбросив сандалии, упала прямо в платье на постель, в вожделенном уединении до меня наконец дошел смысл последних слов Дерейна: в этом доме полагают, что я останусь погостить. Вот уж нет, покорно благодарю, подумала я, вспомнив о закончившемся, слава Риду, ужине.

Герцог был не совсем прав: во сне я утонула не мгновенно.

Никакая усталость не отменяла вечернего Обращения к Риду.

Я извлекла из дорожной сумки потрепанный томик «Жития и Поучений». Как всегда, открыла наугад. И почти не удивилась, прочитав на развороте слева: «Речение Второе. О благовоспитанности». Я знала его наизусть – брат Алфин, мой наставник, выписанный из Святого Братства отцом специально для меня, начинал с этой главы любые наши занятия. «Благовоспитанность – спасительный плот в море разговоров людских, убежище от сердечной смуты и корень воздержанности и благородства настоящего». Я привычно повторила эту – последнюю – строку Речения, представила, как слова одно за другим падают золотыми монетами в сокровищницу моей души. В точности как учил согбенный брат Алфин.

– «Рид Милосердный, Всесильный и Всезнающий, благодарю Тебя за науку и поддержание ума моего в покое и воздержанности». – Я прошептала Обращение – и не ощутила сердечного трепета, обычно сопровождавшего произнесение осененных временем слов.