Александр Кердан - Экипаж машины боевой (сборник)

– Ты что-то неважно выглядишь, сынок? – забеспокоилась мама.

– Устал с непривычки… – отговорился он.

Теперь, проглотив порцию «Московской», Кравец запоздало удивился, как это мама не задала вопрос: «Зачем тебе водка, сынок?» Так же запоздало пришло чувство стыда: ворвался в родительский дом, как ветер. Поел. Взял деньги, водку, всегда хранимую мамой для гостей, и… поминай как звали. Забыл даже спросить маму, как она себя чувствует…

Голос Шалова вернул его в теплушку.

– А теперь проведём «мозговой штурм», как учили нас на психологии. Исходный момент: без печки, как только начнём движение, сами превратимся в сосульки. Вывод: «буржуйку» надо растопить! Ну, комридс [5] Товарищи (англ.). , как будем раскочегаривать это наследие Гражданской войны?

– Думаю, надо сбить лёд на трубе… – выдвинул идею Захаров. – Тогда и тяга появится.

– Каким образом?

– Залезем на крышу и чем-нибудь постучим… – за друга пояснил Кравец и тут же пожалел об этом.

– Ты принцип помнишь: инициатива должна быть наказуема? Другими словами, тебе, Кравец, и лезть… Что ещё?

Захаров и Мэсел, наученные примером Кравца, молчали.

– Эх, вы, мыслители… – недовольно сказал сержант. – Надо найти какой-нибудь горючий материал, чтобы прокалить эту чёртову печь! Масленников, за мной, а ты, Захаров, остаёшься в теплушке. Отвечаешь за вооружение и груз. Бди!

Шалов и Мэсел ушли на поиски, а Кравец, проклиная сержанта и свою несдержанность, полез на крышу. Железные скобы, служившие ступенями, обледенели так же, как сам вагон. Рискуя сорваться, он добрался-таки до трубы. Рукояткой штык-ножа сбил с её макушки ледяной нарост. Крикнул вниз:

– Юрка, как там?

– Полную топку льда нападало… – глухо отозвался Захаров.

– Ладно, тогда я спускаюсь…

Вернулся в караулку. Следом пришли сержант и Мэсел. Принесли какие-то грязные тряпки. В теплушке запахло мазутом.

– Что это?

– Буксы… – пояснил Шалов. – Мы увидели, как обходчик заглядывал в железные ящики, приделанные к колёсам. Там и нашли их.

– А почему буксы?

– Читать надо больше! – глубокомысленно изрёк Мэсел. – В книге про Заслонова, который у немцев эшелоны подрывал, партизаны вместо буксов песок в эти ящики засыпали, и поезда шли под откос…

– А если нельзя эти…ну, буксы из ящиков вынимать? Для чего-то они нужны?

– Если бы да кабы, в лесу выросли грибы! Цель оправдывает средства… Зажигай!

Пламя ярко полыхнуло, озарив лица склонившихся к топке. В трубе загудело, затрещало, и в считанные секунды она стала менять свой цвет – из чёрного в сиреневый, потом в тёмно-красный. Вскоре печка раскалилась добела, распространяя кругом запах горелого масла и тепло. С потолка началась настоящая капель. В разгоревшуюся печь подбросили уголь.

– Теперь не погаснет!

– А я что говорил! Раскочегарили! А то – буксы не надо брать! – восторгался собственной находчивостью Шалов.

– Ох ты, голубушка наша, – пьяно осклабился Мэсел и обхватил буржуйку, как любимую подругу.

– Стой, сгоришь! – закричали ему, но было поздно. Полушубок Мэсела задымил. К прежним запахам, царившим в теплушке, добавился запах горелой кожи.

Мэсела оттащили в сторону. Последствия его выходки были печальными – на новом полушубке образовались длинные чёрные подпалины.

– Привет прапорщику Нечитайло… – мрачно пошутил Кравец.

В это время состав дёрнулся и медленно пошёл вперед.

Тадам-дадам, тадам-дадам, тадам-дадам… Гремят на стыках колёса. Взвихривается снег. Свистит ветер. В распахнутой двери теплушки меняются, как на экране, пейзажи, сливаясь в один, ночной, где только белизна заснеженных полей, берёзы, зябкие огни полустанков да бессонные зеленоглазые семафоры.

– Кравец, закрой ворота! – голосом дистрофика из больничного анекдота оборвал идиллию Мэсел, высунувшись из караулки.

– Что? С горшка сдувает? – в тон ему спросил Кравец.

– Это у тебя один горшок на уме…

Насчет «горшка» Мэсел прав. С этой насущной проблемой караул столкнулся уже через несколько часов пути. Приспособления, именуемого «ночной вазой», «нужником» и т. д., в теплушке никто не предусмотрел. Даже ржавого ведра не оказалось. Прикинули – ну, малую нужду можно и в открытую дверь справить. А как быть с нуждой большой?

Начали экспериментировать.

– Штаны сни-май! – приказал Шалов.

– Ага, снимай! На дворе-то не месяц май! – блеснул остроумием Кравец и сразу попался.

– Курсант Кравец! По разделениям: делай раз, делай два!

– Да, что это такое, товарищ сержант? Опять я – крайний…

– Ты же сам говорил, что тебе надо…

– Ну, говорил…

– Тогда скидывай бриджи!

Кравец медленно расстегнул поясной ремень, пуговицы брюк, спустил их вместе с фланелевыми кальсонами. Крепко ухватился за руки Захарова и Мэсела, упёршихся ногами в дверной косяк, и выставил заднюю часть наружу.

Ветер хлестнул по ягодицам снежной крупкой, будто наждаком прошёлся. Кравец поднатужился. Безрезультатно. От непривычной и неловкой ситуации, под насмешливыми взглядами однокурсников, всю охоту как рукой сняло.

– Что, Данила-мастер, не выходит у тебя Каменный цветок? – изображая Хозяйку Медной горы, поинтересовался Мэсел.

– Не вы-хо-дит…

– Втягивай его обратно, а то он себе всё хозяйство отморозит! – распорядился Шалов. – Нэкст!

У следующего тоже ничего не вышло. Но выход был найден. Вчетвером (тут и Шалов подключился) отодвинули в сторону несколько ящиков с грузом и освободили узкий проход в дальний конец нежилой части теплушки. Пол застелили обрывками газет, и – импровизированный сортир готов. Но чтобы теплушка не превратилась в настоящий телятник, договорились, что каждый за собой будет убирать. Сделать это проще, когда «добро» застынет. Завернуть в те же газеты и сбросить удобрения на полосу отчуждения. Так, кажется, железнодорожники называют зону у откоса.

«Наверное, Мэсел вообразил, что я уединился для этого… – промелькнуло у Кравца, – Как объяснить этому олуху, что можно просто в одиночестве любоваться природой?»

– Выхожу один я на дорогу, под луной кремнистый путь блестит… – с выражением продекламировал он.

Мэсел скорчил постную рожу:

– Будешь умничать, без ужина останешься!

«Нет уж! Война войной, красоты красотами, а ужин по распорядку», – Кравец потянул на себя дверь теплушки. Тяжёлая и неподатливая на вид, она легко скользнула по обледеневшим пазам и захлопнулась.

Следом за Мэселом Кравец нырнул в караулку.

Она за время пути преобразилась, приобрела жилой вид – люди военные быстро обживаются на новом месте! Слева от входа, на гвоздях, погон к погону, шеврон к шеврону, как в казарме, висят шинели. Рядом – полушубки. Они теперь нужны только на остановках, и то не все сразу, а только два – для очередного часового и начальника караула.