Уилл Джонсон - Держи это в тайне

– Ты, мой пример солидарности и единства, моя дорогая Галя, – прошептал ей на ухо Робби и нежно обхватил руками ее осиную талию. Галя ему улыбнулась, но ее глаза были наполнены грустью предстоящей разлуки с Робби.

– Солидарность! Солидарность! Солидарность навсегда!! – Громкий клич прокатился по площади. – Солидарность!

– Мы некогда не забудем вас! И когда оливковое дерево мира распустит свои цветы, вплетаясь в победные лавры Испанской Республики – возвращайтесь к нам! Возвращайтесь в нашу страну, возвращайтесь на свою вторую родину. Всех, у кого нет своего дома и родных, всех, у кого не осталось друзей – всех вас примет испанский народ с любовью и благодарностью и будет вечно ценить ваш беспримерный подвиг.

– Закончится война, и я вернусь к тебе. Я тебе обещаю, – промолвил Робби.

Катя одобрительно кивнула.

– Да здравствуют герои Интернациональных бригад!

Громкий гул одобрения приветствовал окончание речи. Им не хотелось уходить, огромное желание продлить этот миг обжигало сердца, было невыносимо тяжело думать, что еще один поцелуй, еще один взгляд и их пути разойдутся навек. Робби и Галя плакали. Джек и Катя держались за руки, теперь казалось, что они стали как никогда близки друг другу.

Галя сказала:

– I want to stay here with you. Я хочу остаться с тобой.

– Возможно, я смогу вернуться за тобой, – сказал Робби.

– Робби – ты романтический дуралей. Ну, все, давайте, нам надо идти: ваш поезд и наш корабль ждут нас, – перебила его Катя.

– Катя права. Нам скоро снова воевать. Галя, Катя, – Джек горько, но решительно улыбнулся, – даст бог, увидимся в Берлине! И если вы окажетесь там первыми, не съешьте все пирожные, и помните – я пью черный чай с большим количеством сахара.

Он притянул их обоих к себе и крепко обнял.

– You must stay. We will win eventually. Ты должен остаться. В конце концов, мы победим, – промолвила Галя умоляющим тоном.

Сейчас Галя плакала совсем того не стыдясь. Катя силою тянула Галю за рукав.

– Пойдем! Корабль не будет нас ждать. Это последний рейс из Барселоны. Мы не сможем здесь остаться! – она взяла Галю за плечи и встряхнула ее. – Посмотри на меня! Победы не бывают безусловными, как и поражения, и надо иметь мужество продолжать начатое. Ты должна верить в себя.

– О, Катя! Я не думаю, что смогу. Ты не понимаешь.

Джек уводил Робби к северу, через площадь к проспекту, который вел к железнодорожному вокзалу.

– Давай, малый. Нам надо успеть на поезд. Катя позаботится о Гале. С ней будет все в порядке. Увидишь. – Он тащил за собой Робби в пункт сбора, в направлении железнодорожного вокзала. Робби уже не сопротивлялся, но все никак не мог оторвать свой взгляд от Гали, отдалявшейся от него с каждым шагом.

Галя вырвалась из Катиных объятий и отчаянно крикнула Робби:

– Робби! Робби! I’m pregnant! Я беременна.

Робби подбежал и заключил Галю в свои объятия, крепко прижав к себе, так сильно, как будто он никуда не собирался ее отпускать. Он хотел что-то сказать, но Галя прикрыла ему рот своей рукой:

– No words! Words would break my heart! Be strong! Не надо слов! Слова разобьют моё сердце! Будь сильным!

– Я буду сильным … для тебя! – вскричал Робби.

С мрачным выражением на своем лице, Катя отрешенно произнесла:

– Вряд ли получится быть достаточно сильным!

Гетероглоссия – неужели, тебе не нравится это слово? Конечно, звучит немного странно, похоже на название какой-то заразной болячки.

Закончив свою успешную карьеру в Вест-Энде, он вышел на пенсию и переехал на юг Франции, хотя, в последние годы, его мучили частые приступы гетероглоссии.

Похоже и на название сексуальной ориентации.

Раньше я был гетеросексуалом, а теперь стал гетероглоссом.

А может, это подойдет для названия греческого острова.

Я провел месяц с Самантой на Гетероглоссии. Это так экстравагантно. Мы записались на курс Тай-Чи-Зен буддизма, чтобы лучше познать себя.

Лучше познать себя? Пройдешь этот курс от А до Я, и ты поймешь, что было в твоем прошлом. И какое будущее тебе уготовано. Вот тебе мой совет. Что было в моем прошлом! Чёрт его побери, это прошлое!

В течение четырех дней, в мои тринадцать лет, по моему собственному мнению, и, конечно же, по мнению моих родителей, я находился вне закона. Это очень взбудоражило меня.

А началось все намного обыденнее, чем можно себе представить, там, вначале моей улице. Джон, как обычно, подъехав к моему дому, звал меня выходить к нему. Каждый день, мы вместе ездили на велосипедах в школу. Вначале моей улицы мы остановились. Сегодня утром, у нас была запланирована контрольная работа с географии.

Джон спросил:

– Ты хорошо подготовился к контрольной?

– Нет, не очень, – солгал я.

– А, давай не пойдем на нее. Кто сказал, что мы обязаны идти?

– Ладно, давай.

Вот поэтому мы и не пошли в школу в тот день. Это был первый и последний раз, когда я прогулял занятия. Я не могу сказать, что горжусь этим, но что уже случилось, то случилось.

Джон и я, мы не были закоренелыми нарушителями порядка. Наши ярко-синие школьные пиджаки привлекали к нам лишнее внимание в этот будний день, когда все дети обычно уже в школе. И даже то, что мы сняли и спрятали свои кепки и галстуки и попытались придать себе менее опрятный вид, на самом деле не очень помогло. Поэтому мы энергично крутили педали наших велосипедов все дальше, дальше и дальше уезжая в сторону Дартфордской Пустоши. У нас не было денег с собой, и это стало проблемой, когда мы проголодались, но, не важно, мы ведь добрались в Дартфордскую Пустошь – Дартфордский пустырь!

Пустыри были любопытным местом, с точки зрения англичан. Они казались им обителью беззакония и хаоса, где до сих пор разбойники промышляют своим нехитрым ремеслом. Неухоженные, безобразные, запущенные – тогда, сейчас – это места для отдыха и пикников. Я полагаю, у каждого есть сейчас автомобиль, в наши дни. Ну, у всех, кроме нищих и безработных маргиналов. В тот день, когда мы туда приехали с Джоном, там было безлюдно. Мы бродили среди опавшей осенней листвы, неожиданно натолкнувшись на кучу брошенных картонных коробок из-под пивных бутылок. Именно, из-под стеклянных пивных бутылок, а не жестяных банок. Это были времена, задолго до появления банок, и как ни странно, в каждом коробке были грязные, обрывки листов, вырванных из разных порнографических журналов, которые, на наш юный взгляд, казались невероятно удивительными в своем неприглядном графическом откровении. Действительно ли, что женщины такие? Неужели они вправду такое делают? Такие фигуристые. Такие ловкие. Такие сильные. Такие счастливые, как нам казалось. Так заведенные. Так вот почему люди женятся. Теперь все понятно. Это точно лучше, чем география, мой дорогой друг. В любой случае.